Не знаю, как сейчас, а в 80-е годы, деток с трёх лет, клали в стационар для лечения без присутствия мамы. Я не стану рассуждать, насколько это сурово, поскольку сегодняшняя история не об этом.
Она о «ничейной девочке,» оказавшейся в одной больничной палате с моей подругой Александрой. Впрочем, после замужества она, во избежании путаницы, отказалась от возвышенного имени, в пользу простого — Шура.
Всё потому, что её избранника звали так же — Александр. Он Сашей остался, а подруга, после свадьбы, согласилась на Шуру. Она вообще была очень мягкой, уступчивой девушкой, а Сашка — лидер.
Жили молодые у свёкров, что не мешало им быть счастливыми. Через год после свадьбы Шура родила сына и назвали его Денис. В полтора года мальчика в ясли отдали — Шуре пришло время из декретного отпуска выходить на работу.
И началось — сопли, кашель, температура. Однажды Дениска так разболелся, что его вместе с мамой положили в больницу. В палате, на три койки, оказалась девчушка трёх лет. Очень смуглую, скуластую, с узкими тёмными глазками девочку звали Джамиля.
Но фамилия у неё оказалась самая, что ни на есть русская: Шура это из листка назначений узнала. К ребёнку никто не приходил, не было игрушек и сменной одежды. При поступлении, кроме бронхита, у Джамили обнаружились вши. Девочку не аккуратно, клочьями санитарка подстригла.
На возмущение Шуры, медсестра равнодушно пояснила:»Ножницы оказались тупыми. Не невеста — сойдёт!» «А что скажут родители, когда увидят дочь?»- не унималась Шура. Ответ медички обескуражил:
«Девчонка, можно сказать, ничейная. С бабкой живёт. Заболела, так старая к ней врача вызвала, когда Джамиля в бессознательное состояние впала. Педиатр и организовала отправку бедолажки в больницу. Вы бы, гражданочка, своим ребёнком занимались. А эта девочка домой, вряд ли вернётся: о ней в опеку сообщили.»
Джамиля была не из тех детей, которые умиляют. Не куколка. Развитие так себе, и разговаривала чуть лучше, чем Шурин сын. Но вызывала в подруге моей щемящую жалость. Шура стала о ней заботиться пока без планов.
Умывала, расчёсывала коротенькие волосики. Кормила домашней едой, которую ей и сыну ежедневно приносили родные. Попросила мужа приобрести пару платишек, ленточку и принести кое-что из вещей, купленных Денису на вырост.
Саша глянул в бумажку (Шура, чтоб не забыл, написала список) и удивился: «Колготки? Костюмчик? Это ж мама моя, очередь выстояв, для Дениски купила!» Но обычно уступчивая Шура, пристыдила супруга:»Эту девочку называют ничейной. Только вдумайся в значение этого слова! Пусть заботу узнает. Пожалуйста, будь человеком!»
Уже на другой день Джамиля была переодета в новое платье, колготки, не знавшие множества стирок и штопки, а в коротких волосиках появилась синяя ленточка. Не похорошела, но смотреть на ребёнка стало приятней. Девочка обняла Шуру и сказала застенчиво:»Сибо, мама.»
Она назвала Шуру так, наверное, взяв с Дениски пример, но сердце молодой женщины наполнилось нежностью и почему-то чувством вины.
Для Дениски наступил день выписки. Джамиля уже тоже не болела, но опека ещё не определилась, и больница для неё оставалась домом. Шуре хотелось плакать. Лечащий врач, без понимания, выписала для неё на листок адрес по которому Джамиля проживала с бабкой.
Сказала тоном, всё повидавшего человека:»Ничейные дети с непривычки у многих вызывают такие эмоции. Как брошенные котята в подвале. Дома забудете. Ещё ни за одним, таким «котёнком,» на моей памяти, не пришли.» Но Шура девочкой заболела. Ей чудилось, что в какой-то прошлой жизни Джамиля была её дочкой.
От бабки, растившей «ничейную» девочку, она узнала, что её внучка наполняла собой увольнительные солдата из стройбата. Имя отца Джамили из головы пожилой женщины вылетело. Объясняла:
«Такой, чернявый, смуглый. Не знай, какой нации, но не татарин. Узбек или казах. Я его мельком видала. Дослужил — к себе уехал. А наша дура родила. Она ж тут в техникуме училась, у меня жила. Родители её с дитём принимать отказались: строгие. Горе-мамашка возле меня помаялась, диплом у неё уж был на руках. Двухлетнюю Джамильку оставила и вернулась домой. А у меня привычки к малым детям. Нехай, заберут!»
Кстати, она оказалась не бабкой и не прабабкой, а всего лишь дальней родственницей. Одинокой, как перст. Девушку, родившую дочку, внучкой она называла, просто из возрастных и родственных соображений.
Шура и в органы опеки ходила, и Джамилю навещала в больнице, а главное — твёрдо решила удочерить. Муж, родители с той и другой стороны, уговаривали её погасить «зов материнства» рождением второго ребёнка.
Предупреждали, что не смогут принять и, тем более, полюбить ничейную девочку. Не потому, что «Джамиля,» а … просто. Но Шура мужу ультиматум объявила:»Не возьмём Милю — разведусь и одна стану ребятишек воспитывать!»
Ей бы, конечно, «в одни руки» не отдали девчонку, но Саша неожиданно сдался. Он на заводе работал, так вот его бригадир, многодетный отец, назвал Сашу слабаком, когда тот с ним посоветовался по этому поводу.
Оказалось, из пятерых его детей, двое — приёмные. Мужчина это никогда не афишировал. «Ничейные» братишка с сестрёнкой попали к ним с женой в возрасте восьми и шести лет.
«Они с отцом алкоголиком через пару домов от нас жили. Мамка их умерла. Голодные ребята вынужденно побираться по квартирам пошли. Кто денежку, кто хлебушко. Жёнка моя накормила обедом. Судьбу они свою рассказали. И стыдно нам стало, Сашок, отправлять их опять в безысходную жизнь! Без особых усилий забрали к себе. Уж пятый год, как они «перепутались» с нашими. А папаша их окончательно. И вот ты — молодой, сильный мужик, комсомолец, что — девчонку не вырастишь?!»- без всякого пафоса, искренне спросил бригадир.
Вот так — не слёзы жены, а доходчивое слово, пример, повлияли на Александра. Порядок действий уж подзабылся, но был вызов матери Джамили, лишение родительских прав (она встречно отказ от дочери написала).
И слово пожилой женщины, растившей Джамилю целый год, учитывалось. Это, кроме характеристик, справок о состоянии здоровья и прочих бумажек для Саши и Шуры.
Ничейная девочка обрела родителей и младшего брата. Бабушки — дедушки принять её затруднялись. Чтоб никого не травмировать, Саша и Шура, для всех неожиданно, переехали к пожилой родственнице Джамили. В небольшой частный дом на окраине города.
Женщина переезд сама предложила и постоянное право пользования жильём оформила. Место Саша с Шурой потом оценили: через дорогу лес, сад вокруг дома. Отстроившись, избушку на курьих ножках в терем — теремок превратили. Но поначалу помучились, конечно, привыкшие к квартирным удобствам. Да и добираться до работы, до детского сада нелегко было.
Знакомые, родня знали историю, а чужие додумывали, при каких таких обстоятельствах, в семье русских супругов, Джамиля образовалась? Саша бесился, встречая намёки, а Шуре по барабану было. Сын с дочкой у них незаметно поделились на «папиного» и «мамину.» Но не обидно.
Старушку — главную хозяйку дома, годы спустя, Саша с Шурой и хоронили. А настоящие родственники о неё навек позабыли. Выросли Джамиля и Денис. Он довольно быстро отдельной дорогой пошёл: армия, женитьба. Работа и заочная учёба. Жил с женой у бабушки с дедом. Потом их квартиру унаследовал.
А вот Джамилю от родителей было «не выгнать.» После школы устроилась она на хлебозавод — на конвейер. И дома старалась чуть ли не все домашние дела на себя взять, лишь бы мамочка не устала. По настоянию Шуры, всё-таки стала встречаться с парнем (крутился один возле неё).
Вышла замуж без особой любви. Наверное, поэтому вскоре вернулась к отцу с матерью, но в ожидании ребёнка. Шура и Саша ей не пеняли за это и родившемуся внуку обрадовались. От матери он перенял только смуглоту, а так в отца пошёл — светловолосый, голубоглазый. Иванушка! Его так и назвали.
С тех пор прошли десятилетия. Саше и Шуре за шестьдесят. С ними рядом верная и любимая дочь — Джамиля. Никто никогда не убеждал её быть покладистой, услужливой, но она такая.
Сашины родители умерли, а Шурину маму супруги забрали к себе. И вот руки той, кого она так толком за внучку и не признала, часто её поддерживают. Остальные: сын, невестка, внуки — приходят в гости. Денис с Джамилёй больше друзья, чем брат и сестра. Так сложилось, но безболезненно.
Эта история не столько занимательна, сколько необычна. Ничейных детей все жалеют, а своими назвать, немногие могут. Я знаю о чём говорю.
Уже Джамиля вовсю была Шуриной дочкой, когда мне выпало зеркальное испытание. Положили с сыном — грудничком в больницу. В соседней палате находилась девочка — отказница. Ей было восемь месяцев. Кудрявая, глаза — маслины.
Вот утверждают, что цыгане от детей не отказываются — девчушка, оказалась, цыганских кровей. Одна ножка у неё была вывернута, требовалось лечение, быть может операция. Во мне включилась слёзная жалость, закрутились разные мысли: пример-то был.
Каждую свободную минутку (пока сынок спал) отдавала девочке. Едва входила в палату, малышка чуть ли не выпрыгивала из кроватки, лишь бы на руки поскорее попасть. Прижимая её, к себе прислушивалась: не появится ли ощущение (как у Шуры), что она моей, в прошлой жизни была?
Любовь к сыну остановила меня, можно сказать, ненормальная по разным причинам. Я поняла, что не смогу любить эту ничейную девочку даже в половину так же. И к чему тогда затевать? Не для каждого поступок такой.
