Мама все время забывала Вику в детском саду. Несмотря на то что Вике было уже двадцать восемь лет, и у нее самой уже была дочь, она никак не могла забыть темное окно, изрисованное морозными узорами, пустую, гулкую комнату детского сада, воспитательницу, которая, ничуть не стесняясь Вики, говорила:
— Опять Борщевская загуляла! Время – десять минут восьмого, а от нее ни слуху ни духу. У меня что, своих дел дома нет? Между прочим, у меня дети есть. Двое. А у нее одна дочь, и она не может забрать ее вовремя.
Наверное, воспитательница думала, что Вика ничего не понимает, но Вика понимала. Ей было ужасно стыдно за маму, и если бы она могла, она бы ушла домой одна, но ведь не пускали же! Однажды она так сделала – оделась сама, правда, не нашла шапку, та, как оказалось, сушилась на батарее, и пошла домой так, без шапки.
Как потом оказалось, ее потеряли все – воспитатель, мама, даже заведующую детским садом вызвали из дома. Вике потом попало от мамы, да и воспитательница три недели при всех высмеивала ее, такую самостоятельную, которая не смогла найти шапку.
Когда Вика выросла, она дала себе клятву: никогда и ни за что не опаздывать в детский сад. Она всегда забирала свою дочь немного раньше, чем других детей.
А вот с мамой было ровно наоборот – о чем бы она ни просила, Вика все время забывала, опаздывала, откладывала, словно бы мстила за свое детство, хотя ни за что себе в этом не признавалась.
— Вика, завтра в десять мясо на базар привезут, отвезешь меня?
— Хорошо, мам.
Конечно же, Вика приезжала в час, а к двум, когда они приезжали, оставались одни жилы и кости.
Если бы мама хоть раз высказала недовольство, пожаловалась, что это Вика виновата в их опоздании! Тогда бы Вика напомнила ей про темные вечера в детском саду, когда уже везде выключили свет, отчего каждая тень кажется чудовищем. Рассказала бы про ее ожидание, холодный нос, прижатый к окну. Она бы спросила маму – почему ты всегда меня забывала? И, может, тогда бы они поговорили, поплакали, и Вику бы отпустило.
Но нет – мама всегда улыбалась и говорила:
— Ничего, доченька, суп такой хороший из костей получается!
Если они опаздывали к врачу, мама переносила посещение на другой раз, и все дела, ни разу не обвинила Вику в опоздании.
Сама мама уже много лет не ходила – что-то у нее было с ногами, вроде как из-за диабета удалили часть стопы, подробностей Вика не знала. Нет, она не специально опаздывала, ведь прекрасно понимала, что маме без нее никак. Просто так получалось – жизнь сейчас такая: то в очереди простоишь, то в пробку попадешь, то стирка вовремя не заканчивается…
Вика ехала в детский сад, как обычно, забрать дочь после полдника, когда позвонила тетя Маруся.
— Викуля, девочка моя, беда – мама в больницу попала!
У Вики было такое ощущение, будто все внутренности перекрутило в мясорубке.
— Что значит – в больницу?
— Сердце, – коротко ответила тетя Маруся.
Вика посмотрела на часы – если она не заберет дочь и поедет в больницу, точно опоздает.
— Ладно. Я сейчас Катюшу домой отвезу и приеду.
На той стороне трубки повисло молчание. Потом тетя сказала.
— Поздно будет потом. Приезжай сейчас.
«Вечно старики все преувеличивают! – подумала Вика. – Мама никогда не жаловалась на сердце, что там может быть страшного?».
А вот если дочь будет ждать ее в детском саду – вот это страшно. Она представила ее маленький носик, прижатый к холодному окну (эх, жаль, что сейчас пластиковые окна , и никаких узоров на них нет!), представила, как дочь сидит одна на стульчике в абсолютно пустой комнате… Нет, сначала в сад.
Душа все равно была не на месте, и Вика не поехала с дочерью домой, а повернула прямиком в больницу. По дороге она представляла, как мама обрадуется, увидев внучку, как они все вместе посмеются над этой нелепой ситуацией и скоро маму уже выпишут домой.
Тетю она нашла в приемном покое – та о чем-то ругалась с медсестрой, отчего Вике стало немного стыдно.
— Что там, теть Марусь?
— Не пускают, – пожаловалась она. – Не пускают в реанимацию.
— В реанимацию?
Выстроенные Викой воздушные замки разом рухнули – как же так, она же и правда не жаловалась на сердце…
Кажется, эти слова она произнесла вслух.
— Столько всего перенести… Немудрено, – тихо сказала тетя Маруся.
Вика посмотрела на нее с недоумением. Чего такого пришлось перенести ее маме? Вроде спокойно она жила…
— Может это из-за диабета? – спросила Вика.
Тетя уже совсем странно на нее посмотрела.
— Диабет? В жизни у Ани не было диабета.
— Ну как же… – растерялась Вика. – Она и конфеты все мне отдавала, говорила, что ей нельзя. А нога? Ей же ступню удалили…
Тетя Маруся вздохнула.
— При чем тут диабет? Это все из-за того случая. Говорила я ей, чтобы она тебя в комбинат сдала. А что – у меня оба сына так выросли, и Миша, и Слава. Да враки это все, что дети там тоскуют – им весело вместе, играют там, учатся. Воспитатели опять же – святые люди! Наша Степанида Ивановна как вторая мать им была. А Аннушка, мать твоя, повернутая была – вбила себе в голову, что ты там тосковать будешь. И ходила за тобой каждый день пешком – автобус поздно приезжал, иначе никак она не успевала. И так не успевала – помню, начальник наш, Валерий Сергеевич, строгий такой был, из военных, столько выговоров ей выписывал за то, что она с работы раньше уходила! Ну а кто ее остановит? Бежала пешком… А морозы были – не дай боже! Это сейчас парниковый эффект, я по телевизору видела. И правда – покров на дворе, а снегом и не пахнет! А тогда морозы были – ужас! Вот она один раз и замерзла – упала, ногу подвернула, и каюк. Отморозила. И что-то там повредилось, видимо, и тогда пять лет назад она ее стерла, и воспаление пошло. Нога-то, считай, мертвая уже была. Уж как я ее ругала! Но все без толку. А ты такая же выросла, вся в мать – носишься вон со своей Катюшкой как с золотым яйцом. А толку что от девчонок? Да никакого! Ты вон даже в больницу ее вовремя не могла отвезти. Нет, девчонки – это пустое. Вот сыновья – это я понимаю. Мои мальчики все для меня делают!
В голосе тети звучала гордость. А Вику сжигал страшный стыд. Как же так? Почему она ничего не знала?
— Мамочка, я кушать хочу!
Это Катя – прижалась к ее ноге, смотрит своими темными глазищами.
— Сейчас, милая, сейчас…
Но на самом деле Вика думает не о том. Впервые в жизни она забыла, что у нее есть дочь. Потрепав ее по голове, она отрывает ее теплые ладошки и идет к медсестре.
— Извините, – хрипло говорит она. – Можно мне к маме? Мне очень нужно.
— Не положено, – резко отвечает медсестра. – Езжайте домой, звоните завтра врачу с девяти до двенадцати…
Вика мотает головой – нет, она не может завтра.
— Послушайте, – спрашивает она. – У вас есть мама?
Медсестра вздыхает.
— Девушка, вы не первая и не последняя. Идите домой, поспите, утро вечера мудренее.
Так и не сломив медсестру, они все втроем едут к Вике домой. Тетя Маруся читает Катюше книжку перед сном, и обе они засыпают. Вика не спит. Она приживается носом к холодному стеклу, вглядываясь в темноту ночи. Где-то там ее мама. Тогда, в детстве, она знала – мама обязательно придет. Даже если опоздает, все равно настанет тот миг, когда мелькнет ее старое пальто за оградой, и Вика побежит со всех ног натягивать валенки и злосчастную шапку. Мама войдет в комнату, принеся с собой холодное облачко, виновато улыбнется, сгребет Вику в охапку и скажет: «Прости…».
Сейчас Вике некого ждать. Но она все равно ждет – молчания телефона, завтрашних слов врача – стабильна, перевели в палату, можете навестить. И тогда она обязательно скажет: «Прости»…
