Валя сидела ссутулившись на табурете в пустой комнате.
К себе она крепко прижимала портрет молодого человека в военной форме.
Она смотрела широко раскрытыми глазами на всё происходящее, на возню грузчиков и каждый раз ойкала и тяжело вздыхала шептала что -то ссохшимися губами.
-Ой, осторожно, ребята, там стекло, Юрочка из Чехословакии привозил, — шепчет она.
-Мам, ну что ты… Ну куда ты эти узлы, а здесь что? Какие -то тряпки. Мама ну я же сказала ничего лишнего, слышишь? Что такое?
-Наташа, это моё, личное, мне надо…
-Что надо? Что это? что за лохмотья? Мам?
-Это не лохмотья Наташа, я в этом платье за твоего папу замуж выходила, это сорочка, которую мне мама моя вышила, на первую брачную ночь…
А это твоя рубашечка, мы тебя в ней крестили, тогда нельзя было, так мы с бабушкой твоей, свекровью моей, царствие ей небесное, тайком от отца твоего и деда, свозили тебя в соседнее село, в Еремеевку, там батюшка жил старенький, вот он и крестил вас, тебя толика Молчанова, Кати Молчановой сына, Витю Короткова…
-Мама! Да какие крестины, какие рубашечки, какие платья подвенечные, нет, ну ты посмотри Кать, ты посмотри…Я не могу, она все лохмотья собрала.
-Тёть Валя, а сундук тоже заберешь? ежели нет, то я себе заберу, — это Пашка, внук её умершей подруги Зои, живёт он и парни, что помогают, в совхозе, на центральной усадьбе. Валя же жила в так называемом отделении от совхоза.
Всю жизнь здесь прожила, вот как замуж вышла, так и живёт. Всех пережила. Наташу здесь родила, отучилась она, уехала в город, там Катю родила, городские стали.
-Нет, Паша, я его возьму.
-Какой сундук? Какой ещё сундук к чёртовой матери! Ты что мне хлам всякий везти собралась?
Наташа, доченька, да там… там… вся жизнь моя.
-Нет! Мама! Нет! Никаких сундуков!
-Бабушка,- к Вале подошла молодя женщина — бабушка, зачем тебе сундук? У мамы есть шкафы ну хочешь… хочешь я тебе куплю новый шкаф, а?
-Нет! — Валя засеменила непослушными худенькими ножками в коричневых чулках, вязанных в полоску носках и тёплых тапках с мехом. Она с ловкостью обезьянки уселась на сундук.
-Нет, хоть режьте меня, хоть ешьте,это мамин подарок. вот не станет меня, можете выкинуть его на помойку, порубить на щепки, а пока я жива, сундук поедет со мной.
-Валентина Петровна, — подошёл к Вале толстый одутловатый мужчина, зять, муж дочки Наташи, — я вам лично обещаю выделить целый шкаф.
-Нет, — Валя вцепилась сухонькими ручонками в кованый край сундука, — нет, я поеду с ним, или оставляйте меня здесь.
По сухому, высушенному ветрами и стужами, летним солнцем и годами лицу, сморщенному будто печёное яблоко, потекли слёзы.
-Бабушка, почему ты плачешь, — спросил Вадик, правнук, сын Катюши.
-Иииииии,- тоненько завыла Валя, — иииии.
-Ба, да пусть бабушка возьмёт этот сундук!
-Пусть возьмёт? Пусть возьмёт? А куда я его по твоему воткну? Умный какой…
-Мам, ты чего кричишь на ребёнка, Вадик прав, пусть бабуля возьмёт этот сундук, — и понизив голос Катя зачастила, — сколько ей жить -то осталась, чё тоже -то, — повернулась к бабушке, — бабуль, не плачь, никто у тебя не заберёт твой сундук.
Я сама прослежу чтобы его погрузили, давай вставай, сейчас парни будут его на машину поднимать.
Сундук оказался тяжёлым, очень тяжёлым, бабушка охала и хваталась за сердце.
-Да что вы туда, баб Валя, кирпичей наложили что ли?
Валя утирала слёзы и внимательно следила за перемещением сундука.
Когда тот был благополучно погружен на машину, она вздохнула с облегчением, уж обратно такую тяжесть просто так таскать никто не будет.
За Валентиной Петровной приехала дочка, забирать её жить к себе, в городскую квартиру.
Валя до последнего сопротивлялась, не хотела быть обузой. Но разобрали всех стариков в их небольшом посёлке, кого дети, а кто и в дом престарелых или стардом, как они называли его между собой, попросился.
Осталась она, да Клава Зырянова, за которой внук из самой Америки едет, вот как, да старики Пригожины. Их в стардом будут оформлять.Всё нет деревни, что когда -то гомонила, веселилась, жила.
Валя сморит на свой крепкий ещё домик, прощается с яблонями, их ещё Юрин дед сажал, здесь Наташа бегала своими крепкими ножками, сюда привозили и Катюшку на лето, к бабушке.
-Катя, а ты помнишь меня?
-Конечно помню, Паш. Это же ты меня курить учил, за сараем у Пронькиных, помнишь?
-А то! Мы еще самокрутку плохо затушили и в солому спрятали которой крыша была покрыта, а она затлела, чуть сарай не спалили.
Катя смеются с другом своего детства.
-Как живёшь-то Кать?
-Да нормально, Паша. Ты как? Женат?Дети есть?
-Ага трое, два парня и девочка, Катюха. У меня своя Катька есть теперь.
Смеются, болтают.
А Валя прощается, кланяется в пояс яблонькам, домику, шепчет что-то.
-Вы уж простите меня, Юрочка, мамаша с папашей, что не сохранила семейное гнездо, старая я стала, ноги уже плохо ходют, да и одной не с руки оставаться. Нонешнюю зиму волки в деревню заходили, рыскали, а у нас даже собак нет, был Дружок у Пригожиных, да околел тем годом, от старости.
К нам автолавка -то и то уже не ездит…
Оправдывается Валя перед покойными свёкром со свекровью и мужем своим, Юрочкой.
Уж скоро видно свидимся, я до последнего всё берегла наш домик, Юрочка, вот к доченьке нашей, Наташеньке поеду. Там внучка,Катюшка и правнук, Вадичек, уж так на тебя Юрочка похож…
Прощевайте мои милые, до скорого свиденья…Спасибо вам за всё…
-Мам, ну что ты там? Всё, смотри? Больше не будем мотаться туда — сюда.
-Наташенька, эту яблоньку папа твой садил, когда ты родилась, смотри она какая красавица…
-Ну хорошо, хорошо, мама ехать надо.
-А эту ещё дедушка, я их подрезала каждый год, теперь видно пропадут…
-Мам, ты издеваешься? Нет я не могу…Кааать, Катя, иди ты попробуй. У меня нет сил, ей богу.
-Бабуль, идём, правда ехать пора. Ты со мной поедешь?
Валентина сквозь слёзы смотрела затуманенными глазами на внучку.
-Поедем, бабуль…
Она долго смотрела назад, в окно и тихо утирала слёзы, маленьким носовым платочком.
Остаётся позади, скрывается из вида деревенька и машущие ей вслед старики Пригожины и Клава. Скоро и они уедут.
Клава на старости лет вообще на чужбину поедет, умирать на чужой земле будет.
Они договорились писать письма друг другу, а ещё звонить по телефонам. Они научатся…
-Бабушка, ты не плачь, у нас там в городе хорошо. Мы с тобой гулять будем, а то баба Наташа вечно занята, мама тоже, а ты со мной погуляешь, ведь правда, бабуля?
Валя качала маленькой, сухонькой головкой, как у птички, но слёзы так и лились.
Почему так? Почему так в жизни происходит? Почему не дали дожить ей и всем старикам свой срок на родной земле.
Как ей жить на старости лет в городе, по сути в чужой семье ну да, у дочери родной, но по её законам.
Хоть бы сундук не выкинули, вскинулась, залилась горючими слезами.
-Ба, ты чего?-Катя остановилась, мать с отцом и машина с бабушкиными вещами упылила по полевой дороге вперёд,- плохо?
-Су…су…сундуууук.
-Тьфу, ты, ба. Ну что ты как маленькая, на машине стоит твой сундук ну что ты ей богу, что там у тебя? Драгоценности? Что? Золото или что?
Бабушка тихонько плакала.
-О, боже, да никуда он не денется…
Сундук занесли в маленькую комнатку, где теперь предстояло жить Валентине.
-Вот мама,на месте твой сундук. Что-то ты бледная, а ну давай давление померим, ну я так и знала, на вот таблетки…Что значит не будешь пить? Ты с ума сошла, быстро, на… что как маленькая?
-Наташа, ну зачем ты пичкаешь её таблетками, ну- вмешался зять.
-Что значит зачем? А если инсульт? Ты будешь за ней ухаживать? Умный? Умный такой, да?
Валя хочет сказать Наташе чтобы они не ссорились из-за неё. Но она боится свою взрослую дочь, боится что та вспылит, начнёт кричать, упрекать.
Вале поставили в комнату телевизор, она не любит его смотреть, в деревне некогда было смотреть, сейчас включает чтобы не обидеть дочь, а сама садится к окну и смотрит на улицу.
Иногда её выводят на улицу, делать ничего Наташа не даёт.
-Мам сиди, ты и так всю жизнь протрубасила, отдыхай вон.
Внучка прибегала, молодая, весёлая, задорная, заходила поболтать, спросить о здоровье.
Правнук забегал, ему некогда всё на каких -то факультативах, да в спорте, да репетирует чего -то, только и слышно Вадик у репетитора,певцом может парень станет, кто его знает.
-Наташа, а может шерсти мне достанешь, да иголки? Спицы, вязальные? А я вам повяжу носочки, да варежки.
-Мам, ну что ты говоришь такое, мы всё в магазине покупаем, Катя вон из Турции навезла…
Валя написала письма, только на них никто не ответил…
А ночью к ней пришёл Юрочка, и позвал с собой…
-Катя, Катюша, бабушка…
-Что, что мама?
-Всё, — плачет Наташа.
У неё не поднимается рука открыть сундук и посмотреть что там.
Наконец-то решилась Наташа.
Икона, завёрнутая в белое льняное полотенце. Да, точно, мама говорила что-то про благословение, с тёмной деревянной доски, строго и печально смотрит на неё Богородица.
Письма, фотографии, рубашка клетчатая.Да это же папина, вспоминает Наташа… Ботиночки детские, рисунки, тетради.
До ночи она сидит около сундука, всё вытаскивая и вытаскивая новые » сокровища», разбирая, рассматривая старые альбомы, вспоминая по именам тех, кого уже нет.
И кажется ей, что мама, молодая, красивая и папа, и дедушка с бабушкой, смотрят и тихо улыбаются ей.
Ночью в комнату заглянул муж, увидел сидящую на полу Наташу, в окружении вещей вытащенных из материнского сундука.
-Наташ, — позвал тихонечко, — может пойдём спать? А может чайку, а? С ромашкой, Наташа…
-Мам, что сундук бабулин не выкинули ещё?
Наташа вздрогнула, так кощунственны ей показались слова дочери.
-Нет — ответила резко, — пока я жива даже не смейте приближаться к нему.
-Да ладно, ладно, мам. Ты чего?
-Ничего, я сказала, сундук никому не трогать.
-Бабушка, а что там? Драгоценности?
-Там больше чем драгоценности, Вадик там бабушкина жизнь и моя, и твоей матери и даже твоя…
— Как так? Мы что Кащеи?
-Какие Кащеи?
-Ну там смерть на игле, игла в яйце, а у нас наоборот жизнь в сундуке…
-Да, Вадик. А у нас жизнь…В сундуке…
Мавридика д.
