— Батя, я так устала…, — Катька опустила голову на руки, сложенные на столе. Пестрый линялый платок сбился на волосах и почти не прикрывал голову.
Иван Степаныч смущенно кашлянул в кулак. Видел он, что дочка утром приехала совсем не своя, но не хотел лезть в душу её, авось, сама как расскажет. Целый день он выжидал и молча поглядывал на неё. Поменялась его Катька, поменялась. Давно уже не было той веселой девчонки, которая, смеясь, и обнимая его за плечи, рассказывала ему о своих планах на жизнь.
Да и не мудрено это, не девчонка уж она совсем. 28 лет исполнилось в марте. В деревне-то как — 28 лет это уже что — женщина. А все эти свистоплястки они там, в юности остаются.
Степаныч осторожно протянул руку над столом и поправил платок на голове дочери.
— Ну ты шош… Ну… Кхм…, — столько хотелось сказать, а слова в рот не лезли, — ты это… Катька, все наладится. Всегда налаживалось и сейчас наладится.
Жалко ему было свою кровинушку, сам её воспитывал, как жену-то 25 лет назад схоронил. Все что мог, все ей дал.И выучилась она у него в школе, и в колледже выучилась. И танцы ей оплачивал, которыми она жила до замужества. Утром вставал, ездил за 40 километров на своей старенькой машине на городской рынок. Яички возил домашние, ягоды да зелень.
Всегда все было у его Катьки. Да и дочь росла благодарная, училась хорошо, по хозяйству помогала.
А сейчас сидит вон напротив, сложив голову и только плечи вздрагивают. Плачет.
— Ты шош, дочка-то. Случилось чего или так? — еще раз попытался завязать разговор Степаныч.
Катька молчала. Только плечи продолжали монотонно вздрагивать. Иван Степаныч тяжело вздохнул, встал со стула, вытащил мятый платок в серую клеточку и протер потное лицо. Он только вернулся, ездил в соседнее село, могилу копал для старушки Бузовлевой. Работы давно в деревне не было, вот, подкалымивал, как мог. Весной и осенью хорошо, можно было наняться хоть к соседям, хоть куда. А зимой нечего делать-то было. Разве что кто позовет дрова подколоть. Но Степаныч не жаловался. Он был еще крепкий, здоровье позволяло, да и свое хозяйство тоже в помощь.
Немного постояв над дочкой, он тяжелой походкой вышел из кухни. В дверях повернулся еще раз. Посмотрел на такую родную спину в ситцевом домашнем халате и сердце отцовское защемило.
«Костик-то, небось, опять обидел. Или эта, как ее, мать его — Варвара Михайловна, будь ей не ладно». Степаныч вышел во двор, взял ведра и пошел за водой. Колодец находился в двух дворах от его дома. Так и не вышло свой-то сделать.
Медленно ступая, Степаныч вспоминал, как 10 лет назад сияющая Катька приехала из города, где училась, и бросившись ему на шею, быстро-быстро рассказывала, какая она счастливая, какой Костик хороший, какая у него семья чудесная. Радовалась, что замуж он ей предложил, что будет жить теперь в городе. Танцевать будет, платья всегда будет носить красивые и туфли на каблуках. В деревне -то не каждый день так походишь. А через неделю приехала уже с Костиком, знакомить.
Высокий холеный парень зашел в дом, осмотрелся и холодно поздоровался. Скривил нос, весна была холодная и Степаныч еще подтапливал дом дровами. Не понравился городскому запах этот, такой родной для всех деревенских. Не понравился и Костик Степанычу. Но лезть не стал. Дело-то оно такое, молодое. Не хотел рушить любовь дочкину-то.
Вечером за столом Катька щебетала, как летняя птичка. Рассказывала отцу, что через 3 месяца свадьба. Что двор нужно убрать, чтобы было где стол и лавки поставить. Что свет еще нужно во дворе провести, чтобы вечером всем гостям светло было. Костик только взглянул на нее и удивлённо сказал:
— Ты шутишь? Свадьбу будем играть в ресторане, в городе. Какой двор, ты чего? Как я гостей сюда приглашу, на смех поднимут….
Катька осеклась и замолчала. Только тихонько ответила, что она одна у бати, в родном доме надо-то свадьбу сыграть, как положено.
— Это у вас положено, в деревне. А у нас праздники проходят в ресторанах. А молодые потом ночь проводят в крутом отеле, а не на сеновале.
Так и вышло. Свадьбу справили через три месяца в самом красивом ресторане города — в «Цезаре». С дочкиной стороны был только он, отец еёшний, да несколько подруг из колледжа и по танцам. С деревни Костик никого не разрешил приглашать. Сказал, ни к чему на его празднике клуши, сказал, мать против, стыдно будет перед гостями.
Иван Степаныч суетился, бежевый костюм взял у друга-соседа. Его-то костюм совсем уж старый был, а новый все недосуг купить было. Взял он с собой и 70 000 рублей, которые накопил на подарок дочери. Хотел еще перед свадьбой их отдать, да Костик сказал, чтобы не смешил его такими предложениями. И решил Степаныч, Катьке отдаст. Пусть купит себе платье красивое после свадьбы и туфли на каблуках.
С Варварой Михайловной сговорились по телефону, что подъедет он уже в «Цезарь», что нет ему смысла мотаться по городу. В ЗАГС там и к памятникам. Только через три года дочка призналась, что Костик был против, чтобы отцовский старый оранжевый Москвич в кортеже ехал. Смеяться, говорил, все будут.
Уже сидя в ресторане, в котором Степаныч чувствовал себя не по-свойски, он засомневался. Правильно ли он поступил, что не отговорил дочку? Что не сказал, что пару себе под стать выбирать нужно? Не тяжело ли его кровинке будет?
Но и на свадьбе Степаныч промолчал. Он тихо сидел за дальним столом и смотрел на дочь. Один раз он только вышел в центр зала, когда гости по очереди речи говорили. Вот и он вышел, дочка-то все-таки замуж выходит, а речь свою он больше недели писал. Слова складывал так, чтобы красиво вышло. А утром, перед поездкой, все ровным почерком на новый лист переписал, сложил его аккуратно и в карман вместе с подарком убрал.
Выйдя в центр зала он сначала немного растерялся. Все гости молча уставились на него. Друзья Костика, тихо переговариваясь, захихикали. Ну что ж, мало ли отчего молодежь смеяться может. Степаныч не принял это на свой счет. Выглядел он хорошо, по-праздничному. На нем был выглаженный бежевый костюм, на ногах черные красивые туфли. Еще на школьный выпускной дочери покупал, 1 500 рублей отдал за них, а надел только раз. И вот долежались они, дождались нового праздника. Еще утром он сбегал к соседке Аньке и та за сотку оприходовала его машинкой и даже брови подстригла.
Степаныч кашлянул, достал листочек с речью, стал красиво и торжественно читать. Он видел, как Катька порывалась встать и подойти к нему, но Костик дернул ее за платье и она осталась сидеть за столом. Закончив речь, он достал из нагрудного кармана 70 000, аккуратно связанные ленточкой. Нашел эту розовую тесемку еще несколько дней назад и решил перевязать деньги. Красиво и по-праздничному.
Он подошёл к столу молодых и протянул эти деньги дочке. На, мол, родная, мой подарок. Купи себе платье красивое и туфли на каблуках. И тут грянул смех. Смеялись все друзья Костика, сам Костик и даже мать его, Варвара Михайловна. Костик встал, сказал «Спасибо, отец» и убрал деньги в свой карман. А Степаныч под громкий смех вернулся на свое место.
Вечером, возвратившись домой, накормив птиц и кролей, он лег на кровать и стал себя успокаивать. Авось, все это он надумал, все же городские всегда отличались от них, деревенских. Авось его девочке повезёт и будет она счастлива.
Но не вышло. За 10 лет брака Катька родила ему трех внучков. Все мальчики вышли. Все крепкие и здоровые. Егорка, Тимур и Марк. Называл всех сыновей Костик, не спрашивая у жены.
За 10 лет брака хорошо так раздобрела Катька. Крупная, здоровая и сбитая. На мать свою, покойницу, похожа очень стала. Да не по нраву городскому Костику стала такая жена. Танцами, конечно, давно не занималась. На работу так и не вышла, дети один за другим шли. Хотя хозяйка Катька его была хорошая. И по дому управится, и дети чистенькие, и на дачу ихнюю, городскую, моталась постоянно. Да и к отцу приезжала по-возможности, помогала.
Первые годы после свадьбы Степаныч приглашал в гости и Костика, и Варвару Михайловну. Да не приезжали они. Даже оправдания не придумывали. Так и сказали, что эти условия жизни не для них.
Степаныч сам ездил к внучкам. То ягодки привезёт, то рыбки с рыбалки. Но дома всегда заставал только Катьку с детьми. Удивлялся поначалу, а потом уж привык. Дочка объяснила, что Варвара Михайловна главный архитектор города и работы много у ней, и командировок. Костик тоже архитектор, но у него своя компания. Бизнес свой. Вот и нет его постоянно дома.
Но когда приезжал Иван Степаныч к дочке, она всегда в компьютере показывала фотографии и свекровкины, и Костика. Красивые фотографии. С моря, со стран всяких, с ресторанов. И везде и Варвара Михайловна и Костик улыбались. Катьки только его не было нигде. Не ездила она никуда, за домом следила, за детьми. Не нравилось это Степанычу, обидно было за дочку, но молчал он. Кто же со своими мыслями да в чужую семью лезет.
***
Степаныч набрал в колодце 2 ведра воды, поставил их на землю, достал мятую пачку сигарет, поджог одну спичками и закурил. Тяжело было на сердце. Что сейчас Катька-то скажет? Никогда он не видел, чтобы дочка так тяжко плакала. Не знал он, что сказать, что сделать, как помочь ей. Выдыхая терпкий дым, смотрел он на горизонт, на пригорок, за которым в 40 километрах был город. И вдруг вспомнил….
Вспомнил он, как Катька, еще ребёнком, лет 10 ей было, сказала ему, когда они ходили за водой:
-Бать, а знаешь, что это? — и махнула туда, в сторону города.
— Шош не знать. Пригорок там, верба за ним растёт, ходили-то туда сколько раз.
— Не, батька. Это гора Счастья. А там, за ней, мое счастье. Вырасту, поеду в город, танцевать буду, буду артисткой. Жить буду в городе. Буду носить платья красивишные-красивишные. И туфли на каблуках. Счастлиииивая буду!
И засмеялась так весело и задорно. И затанцевала, прям там, у колодца. И он засмеялся. Погладил ее по голове, взял ведра и понес в дом. А она все бежала и кружилась, и кружилась.
Степаныч скрутил бычок пальцами. Бросил его, на всякий случай еще ногой притоптал, взял ведра и пошел в дом. Войдя в сени он поставил ведра и тихонько зашел на кухню. Катька стояла к нему спиной у подоконника и смотрела в окно.
— Дочка, ты это ж… Все хорошо будет, Катьк.
Он подошел и погладил ее мягкое и круглое плечо. Катька повернулась. Она еще всхлипывала, но слез уже не было.
— Не бать. Это все. Я к тебе насовсем приехала.
Степаныч нахмурился.
— Это ж как насовсем? А внуки-то как? Внучки-то мои как?
И Катька рассказала.
Рассказала, как последние годы измывались над ней там, в городе. Как все время смеялась над ней Варвара Михайловна, как высмеивала ее перед друзьями своими, как настраивала Костика против нее. Да его и настраивать не надо было. Быстро слетела после свадьбы Костикова любовь. Рассказала, как несколько лет назад свекровь сказала ей, что терпят ее в этом доме, только пока младшенький немного не подрастет, а потом она уж и не нужна будет.
Рассказала, как ставили ей в вину, что деревенская она, что приданного не было, что обабилась она в край и показать-то ее людям стыдно. Что не так-то она разговаривает, не так-то ведет себя и одевается не так. Что толку нет от нее. А что до уборки и готовки, так им проще человека нанять специального и деньги ему за это платить, а не на нее постоянно смотреть и раздражаться.
— А внучки-то, а внучки-то как, Катьк? — у Степаныча сердце заходилось. Знал он, чувствовал, что неладно там все, в этом городе. Но не лез никогда с расспросами, не приучен был.
—А их всех троих Костик в хорошую частную школу определил. В Подмосковье она. Частная школа для мальчиков. А на каникулах их Варвара Михайловна за границу вывозить будет. Говорит она, что дело я свое сделала, говорит, чтобы обратно отправлялась, откуда вылезла.
Катька говорила и расцарапывала ногтем синий деревянный подоконник.
— Так то ж… Дети-то как без мамки-то?, — тихо спросил Степаныч.
— А сказано мне, бать, было, что я детей чему научу? Присказкам да прибауткам деревенским? А так мальчики вырастут, образование хорошее получат, страны посмотрят. Ну что я им дам? А Костик уже подал на развод, уже давно у него другая есть. Молодая и стройная, в его компании работает, с ним везде ездит. Так что вот так, бать….
Степаныч замер. Не ожидал он услышать такого. Да и не слышал никогда, чтобы у других так было. В Катька все смотрела в окно и вдруг сказала:
— Бать, ты не обижайся, сил моих нет. Я спать пойду.
И развернувшись, вышла из комнаты. Степаныч молча слазил в подпол и достал картошки. Почистил ее и отварил. Отварил яички, свежие, только утром собрал. Поставил все на стол и накрыл полотенчиком. Встанет Катька, а ужин-то уж и готов. Устала его девочка, пусть отдохнет.
Вечером, справившись с дворовыми делами, Степаныч вернулся в дом. Еда на столе стояла нетронутая. Скинув у порога черные резиновые шлепанцы он присел у стола. Есть не хотелось. Мысли роились в голове, да ни одной путной не было. Сидел Степаныч ссутулившись и только пальцы на руках от нервов мял. И сидел он так долго, темнеть уж за окном стало, как вдруг у самого забора раздался крик:
—Дядь Вань!!! Дядь Вань!!! Катька-то ваша… Бегите скорее!!!
Это кричал соседний парнишка Митька. Да кричал голосом таким страшным. От неожиданности Степаныч вскочил, успел надеть только один шлепанец и побежал во двор. У калитки стоял, запыхавшись, краснощекий Митька и кричал:
—Там она, дядь Вань!!! Катька ваша!!! Бегите скорее!!!
Митька махнул рукой в сторону горы Счастья.
Никогда Степаныч так быстро не бегал. В одном шлепанце, задыхаясь на ходу от многолетнего курения он бежал не останавливаясь. «Та шош это ж… Дочка, Катенька, дочка… Та шош ты такое удумала… Шош я дурак старый… доченька…»
Взобравшись на пригорок он крутился и всматривался в темноту. Катьки видно не было. И тогда Степаныч стал кричать. Кричать так, что и в городе его слышно было. Темнота быстро опускалась и видеть становилось все хуже. Степаныч сбежал с пригорка в вербовую рощицу.
И там, среди деревьев, он заметил что-то белое. Что есть мочи, из последних сил побежал старый Степаныч к дочке. Он бежал и молил всем богам на свете, чтобы с его деточкой ничего плохого не случилось.
Посреди рощицы, на одной из верб, висела Катька. На ней был тот же домашний ситцевый халатик, но на голову она прикрепила свою фату. Степаныч остановился, тяжело втягивая воздух.
Оперевшись о ствол дерева, Степаныч смотрел на нее не моргая. А перед глазами стояла она, десятилетняя Катька, которая танцевала, показывала на пригорок и говорила:
— Не, батька. Это гора Счастья. А там за ней, мое счастье. Вырасту, поеду в город, танцевать буду, буду артисткой. Жить буду в городе. Буду носить платья красивишные-красивишные. И туфли на каблуках… Счастлииивая буду!
