Все имена и фамилии в рассказе изменены, любые совпадения случайны
— Мам, а мам, слышишь? Я работу нашла! – кричала сияющая как начищенный самовар Катя, найдя мигрирующую в междурядьях верхом на табуретке мать, пропалывающую огород. Мать испуганно обернулась на голос дочери: — Тьфу, оглашенная! Испужала! Чего орешь, яко шмель тя за задницу тяпнул! Ишшо не глухая! Каку таку работу ты нашла? И где её тут найти, в нашей тьмутаракани, забытой Господом?
-Пойду работать в магазин к «Башмаку», — выпалила Катерина и пристально смотрела на мать, ожидая её реакции на сногсшибательное известие.
Целый месяц тщетных попыток найти источник средств к существованию успешно завершился. Где только не обреталась Катерина, пробуя свои трудовые возможности на различных поприщах. Даже в райцентре работала в супемаркете на кассе, исправно оплачивая недостачу половиной и без того скудного жалования. Поэтому финансовое «благополучие» не позволяло иметь съёмное жильё. Общественный транспорт, долженствующий доставлять до места назначения ей подобных, «приказал долго жить». Свой же, личный, Катерина видела только в розовых снах. Посему все изыскания пришлось свернуть. Фортуна сама застенчиво улыбнулась Катерине.
-Доча, а что за крухт этот «Башмак»?
— Мам, ну что ты, не знаешь? Люди его так прозвали. Рожа у него на старый башмак смахивает. Говорят, крокодил его жевал, а потом поломал зубья, и выплюнул.
— Дык ето к Мине Башмакову?! К алкашонку етому?! Да нешто можно на него горбатиться? Все сусеки, стервец выметет, и пропьёт. А ты вдругорядь мошной своей расплачиваться станешь! Иди вона, в интернат обустраивайся. Там ить карусель, пришел-ушел, выгнали, взад возвернули. Однако деньга, знай себе, капает. Да, сама знаешь, от убогих дармовщина перепадает.
-Мам, да не беспокойся ты. И копейки не заплачу. Он горькую лакает. Некогда ему за прилавком стоять. А лавчонка его когда-то прибыльной была. Папанька его, должностишку имел нехилую, вот и возвел двум дуракам хоромы, с магазином на довесок. Пока жив был, дела вертелись-крутились, помер папанька, и пошли хлопцы вразнос. Глотки лужеными оказались. А в интернате я уже горбатилась. Хватит. Сама дурой стану. С кем поведёшься… Ладно бы, с измальства инвалиды, а то алкашей бывших куча. И приглядывай за ними! Он нажрался, а без премии кто? Вот, вот, я без премии! А там такие бугаи есть, попробуй с ним справься! Нее! Не хочу больше.
Пойду торговлей попромышляю.
-Муторно на душе, чтой- то мне, доча. Может ну его к бесу этот магазин?
— Да всё будет тип-т
оп! Не волнуйся!
Катька поставила очередную «черную метку» в блокноте. Ещё один должник подсел на процентик. Копеечка к копеечке… Хоть и капелька в море, а всё ж. Да и покрыть недоимку есть чем, в случае невозврата долга. Бывало и такое. Всё под расписочку, всё чин-чином. Поначалу всё держалось на «честном слове», но однажды слово оказалось пустым звуком, а Катерина вышла в минус. Халява – вещь заразительная. Народ, он какой? Сунешь палец, всю руку оттяпает. Вот и пришлось завести гроссбух. Написано пером, не вырубишь топором. Теперь «неотдача» грозила отлучением от товарных благ. И, конечно же, осознавший свою неправоту должник, переминаясь с ноги на ногу, и отводя бегающий взгляд в сторону, вместе с долгом отдавал некоторую неустойку. Частенько, особенно по утрам, в магазин робко заглядывали страждующие исцеления особи мужского пола, с полными надежд красными глазами, и пустыми карманами, с которых потом долг забирался с большими процентами.
— Кать, а чёй то, сегодня сырки уже по шишнадцать рубчиков? Вчерась были по одиннадцать?
— Баб Валь, так санкции же! Продовольственный кризис! Не я ж его придумала? Какие вы непонятливые!
И баб Валя, купив на пару сырков меньше, кляня Америку на чем свет стоит, что-то бурча под нос, ковыляла восвояси.
— Катюха, а у в тэбэ тютюн е?
— Тебе, Панасыч, твои любимые, «Столичные»? Есть. Только они подорожали. Теперь по семьдесят.
— Тю! Катька, ты чи с глузду зъихала?! На той нэдили по сорок пьять купував, а зараз вже семдэсят! — выпучив глаза, простонал Панасыч. — Грощив нэ напасэшься!
— Тарас Панасыч, да что же вы все бестолковые такие! Говорю вам, говорю, кризис, санкции, а вам как об стенку горохом! Ты знаешь, эти сигареты через весь земной шар на подводной лодке везут! Вот тебе и цена!
— Та воны ж наши! Яка подводна лодка??
— Так, Тарасыч, чего ты мне голову морочишь? Были наши, станут ваши! Будешь брать? Нет? Так иди своей дорогой! Очередь не задерживай!
Тарасыч трясущимися руками протянул деньги. – Шоб им усим пусто було! Кого он имел ввиду, знал только он сам.
— А ты, Кать, сама мотаешься на «опт», или как? – спросила досужая, и языкастая сельчанка Зойка.
— Или как! Конечно, иногда мотаюсь! Вам же подешевле подай, да в долг. Вот и кручусь как белка. А долгов ваших, у меня как на бродячей собаке блох!
— Вот потому и надо, чтобы цены в магазинах были одинаковые! Как раньше. Чтобы, такие как вы спекули, не наживались на наших проблемах!
— Помолчи уже, завела свою пластинку! Сама вон шмурдяком приторговываешь! Хватит о том, что было раньше. Что было, то сплыло. Не в Союзе живем, голова совковая! Нет сейчас спекулянтов. Все предприниматели!
— Что в лоб, что полбу. Думаешь, никто не видит, как ты хапужничаешь?- Зойка в сердцах хлопнула дверью.
— А что, «пацаны» всё бухают? — полюбопытствовал Игнатьич.
-Эт ты, Игнатьич, бухаешь. А они жрут! Кампашку себе тут из соседнего района нашли. «Двое из ларца, одинаковых с лица». На дьячков смахивают. С бородками козлиными. Дружба у них крепкая, когда бутылку оприходуют. Как «подлечились» с утрячка, пашут, как рабы на галере. За домом уже гора бутылочная. Хоть бы сортир из них себе сварганили. Весь малинник, стервецы, загадили. По первах, пойду малинки сорвать, да и обязательно вляпаюсь. Я их гоню, а они как мухи на го…, простите, на дерьмо. Тут же прилипают. Законно мы тут, говорят. Нас сам Башмак нанял! Он, видите ли, проект века задумал. Кафе строить начал. Дуб, одним словом. Всем оно здесь «до одного места». Гадюшник будет, если достроит. Да и работать в нем кому? Дурак, одним словом.
Михаил Башмаков с братом Иваном поздние дети-погодки. Старший Мишка — любитель увеселительных застолий с купеческим уклоном. Несколько раз женился, и разводился с такой же легкостью. Жених считался богатый. После каждого развода, бывшая его супруга, отбывала на «вечное» поселение в приличном автомобиле, в новую городскую квартиру. Младший брат Ванька, легко обходился без компаний и застолий, напиваясь один на один в подсобке магазина без всякой компании. За тем уютно устраивался спать на прилавок, для комфорта положив голову на весы, и крепко засыпал, по -младенчески причмокивая губами. По понятным причинам, о женитьбе не задумывался, не понимая, для каких целей предназначена жена, и что с ней делать.
Торговые дела скатывались в Марианскую впадину, и по этой причине, не спрашивая спящего на прилавке дежурного продавца, Михаил Башмаков решил зачислить в штат добросовестного торгового работника. Выбор пал на Катерину, владелицу аттестата торгового техникума. А ему, для восстановления былого величия и рентабельности торговой точки, позарез нужен компетентный спец.
Спец оказался человеком не глупым. Быстро сориентировавшись в текущем моменте, Катя приняла единственно правильное решение – работать, засучив рукава, строжайше соблюдая простейший, до банальности принцип – «на хрен деньги алкашу, рупь ему, два припишу». И дела резко пошли, нет, не пошли, а просто рванули в гору. К сияющим вершинам благополучия. Вот уже и ремонт дома сделан. И мама не устает оповещать как Совинформбюро всю округу, какая умница у неё дочь. И магазин цветет, и Катька пахнет. «Ай, да додельница у меня дочь! Вот и плитку во дворе постелили, с грязью расстались». Осталось Катьке до автосалона пара шагов.
-Кать, а шо Башмак ентот скажить, коли лайбу твою новаю увидить?
— Мам! Ну что ты такая наивная? Сбрешу – в кредит взяла! Сейчас у многих такие «кредиты».
Стремительно назревал вопрос приобретения городского жилья. Дочь через два года школу заканчивает. Пора подумать «о ближнем». Пусть держатся те, у кого денег нет. У нас они есть. И есть, сколько надо. «Еще немного, ещё чуть, чуть», и открою собственный магазин.
И вдруг, как-то исподволь, незаметно, стала срабатывать теория «медного таза», накрыв своим гулким телом всех планов громадьё. Господин Башмаков, вопреки логике и всем физическим законам, стал появляться в магазине трезвее телеграфного столба. Сегодня он явился с бинтом на голове. Козлинобородые собутыльники и по совместительству рабы, исчезли из поля зрения в одночасье.
-Миш, а с какого перепуга ты в магазин пришел работать, в лесу медведь сдох? Куда «дьячков» своих подевал? Кто кафе «домусоливать» будет?
-Денег нет их кормить и поить. Буду в работу включаться. Хочу дебет с кредитом свести. Что — то выручка сильно хромает.
-А ты, я полагаю, денонсировал договор с «зелёным змием»? Приобретаешь, так сказать человеческое обличье?
— Да как тебе сказать? Приостановил членство, что ли? «Торпедировался» я, Кать. Закодировался. Хватит. Пока. Через верх уж потекло. Ванька, вон в дурку загремел. Слышала, небось?
— Да как же, как же! Такое, да не услышать? Это же первая новость на селе! Третий день про него сарафанное радио придумки разносит.
— Со второго этажа сиганул, дуралей. Окно с дверями попутал. «Белка» его накрыла, три дня не своим голосом орал. А это вот, Михаил осторожно притронулся к повязке, он меня по башке «шампанским» угостил. За черта меня принял. За грудки ухватил, да как заорет: «Мотай отсюда, черт рогатый!» — … и хрясь меня по темечку. Пока я искры разбрызгивал, он меня тряс как мешок с опилками. И откуда такая силища взялась! Я струхнул, конечно, маленько, да как заору, а он шасть в окно и, был таков. Окочурится, болезный, неровен час. А я что-то не хочу кочуриться. Погожу маленько.
-Ааа, -протянула севшим голосом Катя. А сама подумала. –«Вот же прав этот хохол Панасыч! Нэ кажи Гоп, поки нэ пэрэстрибнешь! — Весь мой стратегический замысел нарушил всего один горячечный идиот.
Катя удрученно смотрела на Башмака. Если его подлатать, подмазать, еще и ничего будет смотреться! Роман с ним завертеть, что ли? Очистился от алкоголя, начепурился и мужик, что надо. Только вот «зашитый». В любой момент с катушек сорвется. Хотя, мне без разницы. У меня дело — швах. Придется брать крепость подкопом. Надеяться не на что. Уйти, значит потерять всё.
Как ни кокетничала Катерина, как ни старалась овладеть вниманием господина Башмакова ей не удавалось. Он был несокрушим и тверд. Как морёный дуб.
— Миш, ты человек или чурбан с глазами? Скажи мне, положа руку на сердце, я тебе как женщина совсем не нравлюсь? Ты одинок и я одинока. Не попробовать ли нам наладить более близкие отношения?
Михаил, от неожиданного предложения, уставился на Катерину, как черт на лампаду, и никак не мог сообразить, что отвечают в таких неординарных случаях. А потом, сглотнув слюну, выдавил: – Кать, ну какие могут быть отношения? Сама видишь, дела идут из рук вон плохо. Скоро осень, а у меня крыши нет. Я хотел сказать, у моего кафе. Выручки нет. И товара тоже нет. Тебе зарплату в этом месяце платить нечем. Ничего не понимаю.
«Вот же дебил! Он и впрямь ничего не понимает? Или скромность из него фонтанирует?» — соображала Катерина.
— Я вышла у тебя из доверия? – прощупывала почву она.
— Ну, что ты, Катя! И мыслей таких у меня не было!
«Значит, дебил стопроцентный» — решила Катерина. -Ты не о том говоришь. Скажи, что во мне не так?
— Ладно, скажу, – густо покраснел Башмак. Ты не обижайся, я человек тонкой душевной организации. Не люблю курящих и сквернословящих женщин. Да и злая ты, людей не любишь, кричишь все время, грубишь, а мат у тебя вместо «здравствуйте». Ты мужик какой -то, а не женщина . И прическа у тебя мужская, в штанах на работе и зимой, и летом. Ты на работу являешься, как на тренировку. В спортивном костюме. Тебе что, платье не за что купить? Ты вот два года здесь балом правишь сама. А я много чего видел, да глаза закрывал. Несподручно мне было в «некондиционном» виде указивки раздавать. Знал, алконавтов не жалуешь. Потому терпел, и помалкивал. А ты пахала как пчелка, копеечка к копеечке. На себя. А ему, да черт с ним, на водяру хватает, и ладно. Всё равно, на днях за братцем отправится. Так, что прости, если что не так. Если обидел.
« А Мишка то, оказался отнюдь не дебил! Ошибочка вышла!» — подумала Катерина, а в слух произнесла: -Еще и как обидел, облуда ты непохмеленная! Да если бы не я, давно бы в кутузке парился! Ты налоги платил? Нет! Я платила! И лавчонка твоя жалкая ещё в конфискат не попала. Чья заслуга? Нет! Не твоя! Это я горбатилась, пока ты с бабами да козлобородыми утробу водкой заливал! Зачем обижаешь такими наветами одинокую, хрупкую женщину?? –мужлан ты неотёсанный! Матерюсь я , видите ли! — А как вас, свиней перекушавших, выгонять из магазина? Вы ж по-человечески не понимаете! Вот и срывалась я, и грубила тем, у кого нос длинный, и знают много. А вообще, поднимай свою задницу, и айда завтра с утра на оптовый рынок. Работать надо, купец недоделанный. Таких в старину разгильдяями называли. Твой магазин, но мне тоже нужно семью кормить, со злостью ответила Катя.
— Ну, извини, извини, если обидел. Чего раскипятилась, как холодный самовар? Еще раз прошу прощения, мадам! — то ли с сарказмом, то ли серьезно, сказал Мишка.
-Что ты как попугай на жердочке, извини, да извини? Заталдычил свои извинения! Мне деньги нужны. А извинения свои оставь на будущую закуску.
Который месяц подряд, Катерина не покладая рук, как истовая хозяйка, трудилась в магазине, то ли из последних сил вытаскивая его из небытия, то ли наоборот, втаскивая в гроб, и забивая в крышку последние гвозди. Миша Башмак прочно сидел у Екатерины под башмаком, исполняя обязанности мальчика на побегушках.
И случилось чудо. Дышаший на ладан магазин, непостижимым образом стал приносить существенную прибыль. Мишка пребывал в эйфории. Вот тебе и мужик-баба! Айда Катька! Ай да сукин сын!
— Миша! А не пора ли мне малость отдохнуть, так сказать, перекурить от трудов праведных? Я беру выходные. Два дня. Так что, не расслабляйся. Провалишь дело – убью!
— Да какие вопросы?! Отдыхай, конечно! Теперь сам справлюсь.
В понедельник, в магазин грациозно «вплыло» видение, сошедшее со страниц журнала «Вог». Лицо Михаила в изумлении вытянулось. Маской застыло с открытым ртом.
— Катя?! Что выдающееся случилось в этом грешном мире?! Ты бесспорно, просто неотразима!
— Надо же! Заметил! Да ничего не случилось. На работу пришла, вот и всё. Ты, похоже, мне совсем не рад? А придется потерпеть. Как дела в магазине?
-Кать! Да всё замечательно! Сегодня ты просто красавица! У тебя появился воздыхатель?
— Миша! Я женщина. Этим сказано всё. Остальное тебя не касается. Единственно, что мне необходимо, что бы здесь, в твоём лице, у меня не появился злопыхатель. И хватит болтать. Давай работать, — сердито ответила Катерина.
Мишка, целый день украдкой, бросал заинтересованные взгляды на преобразившуюся Катю. Заметив, она строго прикрикнула:
— Чего уставился? А затем, смягчившись лицом, улыбнулась и спросила:- У кого – то взыграла проснувшаяся тонкая душевная организация?
-А ты красивая! Как я мог не замечать этого ранее?
— А кто, вообще, в состоянии что либо замечать, пропустив через себя литр сивухи? Разве ты замечал, как засматриваются на меня проезжающие дальнобойщики? И без всякого внешнего эффекта. Один вот коробку конфет подарил. В гости пригласил. Сказал, на обратном пути заберет. Что посоветуешь? Ехать, или нет?
— А я тоже приглашаю тебя в город. На музыкальный фонтан. Потом в ресторан заглянем. А? Ты как? Прямо сегодня!
-А поехали!
Теория «медного таза» себя не оправдала. Громадьё планов стало понемногу высвобождаться из-под его тяжелого тела. И бурно расцвели романтические отношения у обладателя тонко организованной натуры, и его приземлённой, практичной пассии.
Катина мать пребывала в полном пессимизме, и расстройстве чувств.- Чаво ж ты, девка бога гневишь?? Чай башка совсем уже не петрить? Табе одного пьянчуги было мало? Еле откараскалась. А тут сызнова головой в омут. На улицу глаз не кажи, народ любопытствует, чего енто Катька с Башмаком шашни разводит?
— Да пусть хоть полопаются от зависти! Привыкли языки чесать. Неймётся им без сплетен! Мишка не пьет. Вот возьму и перееду к нему жить. Смотри, какой подарок он мне приподнес! И Катерина достала из сумочки массивный золотой браслет.
— Да на кой ляд он тебе нужон вместе с этой блестяшшэй фистюлькой? Брательник яво отклыгал, с больницы выйдя, и поняслась душа в рай!
Мать Катерины была женщиной мудрой, многократно битой жизнью.
И Мишка сорвался. Неделю наверстывал упущенное. От Кати прятался.
Катя, задумчиво стоя у прилавка, за спиной услышала глубокий вздох, и почувствовала густой, сивушный амбре. Обернулась. Мишка стоял, упершись головой в стену магазина. Судя по всему, ему было невероятно плохо.
— Ну что, тяжко? Никогда ты, Миха, человеком не станешь. Башмак, он и есть Башмак.
— Кать, прости. Ты права. Мне очень плохо. «Трубы горят». Сильно перебрал вчера.
— Может скорую?
-Да какую скорую? Мне бы пивка ледяного или лучше грамм двести водочки и, буду как огурчик.
— Да пошел ты, алкаш, лесом! Вот тебе, а не водочки! – Катя скрутила комбинацию из трёх пальцев.
-Кать, а тебе со мной было хорошо? Ты была счастлива?
— А тебе за коим это знать надо?
-Надо. Ответь.
— В общем, да. Только ты все испортил. Я ухожу. Не забудь, Мишаня, расчетик отдать.
— Кать, не уходи пожалуйста! Полюбил я тебя! – и Мишка во весь голос запел:-Не уходи, побудь со мною, пылает страсть в моей груди.
Восторг любви-и-и-и нас ждет с тобою, не уходи, не уходи… -Мишка взял руку Катерины :-Останься, ну прошу тебя. Мне так легче будет.
— А мне? Нет, Миша. Это всё. Мужик должен держать слово. А ты? Предавший однажды, предаст и второй. В доверие входят один раз, а выходят навсегда.
Катя всё-таки открыла свой магазин. Мишка пьет и работает у неё грузчиком, медленно превращаясь в ничтожество. Жалко мужика. — И чего тебе не хватало? – глядя на опустившееся свое увлечение, думала Катерина.
Серафимовна
