Минула, серая, тоскливая зима. Пришла весна. Долго ждала её Евдокия. И дождалась. Капризную и злую, как сама неласковая жизнь. То редким солнышком одарит, то снегом с метелью лютует. Начало апреля выдалось холодным, снежным, с сырым, промозглым ветром.
Грязь и распутица. «И доколе еще зимушка злобствовать станет?», — с тоской в глазах глядя в окно думала Евдокия. «Хмарь в душе, хмарь на улице. Люди ждут вёдро, в огороды выйти, а я, уж которое лето, жду Лёню, сыночка, деньки считаю. А чего жду-то? Не впервой, чай. Придет, покуролесит, и того гляди, снова вляпается. Нету сладу с ним никакого. Второй срок досиживает. Ужо пятнадцать годов тому, как преставился Федя, муженек мой, отец евоный. Совсем от рук отбился, нету в доме мужика, некому было мальца наставлять на путь истинный. Жисть прожила, а радости-то, никакой и не видывала. Живу как монашка в келье, словечком перекинуться не с кем. Да и желанья нету. Кошка, собака да телевизир, вот и всё обчество».
На дворе неистово залаял Шарик, того и гляди с цепи сорвётся, прервав нерадужные размышления Евдокии. -Тётка Авдотья! — во всё горло орал кто- то, стараясь перекричать лающего, и отчаянно гремящего цепью Шарика. «Кого ж там лихоманка под хвост кусает? Выходить-то больно не хочется». Но, нежданный гость упёрто стоял и барабанил по калитке.
-Макаровна!- Выйди! Разговор имеется!
Приоткрыв дверь, увидела скотника с бывшей МТФ, Юрасика, по кличке «Займи», сына Евсеевича.
— Шарко, иди на место!- крикнула на собаку Евдокия. Пес, гремя цепью, не спеша побрел в будку, выражая тем самым недовольство, на черную неблагодарность хозяйки, за честный собачий труд.
-Юрка, ну чего колошматишь будто не в себе? Чо надо-то? Снову деньги канючить приперся? Нетути у меня , иди с богом! Вишь, грязюка, выходить не хочется, полы изгваздаю!
Юрка попытался открыть калитку, но она не поддавалась. -Ты чо, Макаровна, нешто гвоздями калитку «присобачила»? Совсем старая, одичала! Как злыдень от людей сховалась! – заржал с утра «подогретый» Юрка.
-Вот пустобрех-то окаянный! Язык как помело. Чай ослеп? Просела она от непогоды, да от ветхости! Мужика -то в доме нету, а сама, че я тут нагондоблю?
— Дык, Никитина бы позвала, он тебе враз бы всё поправил! Гы-гы-гы-гы!
— Тю, дурень заполошный, типун тебе на язык! А у тебя-то, поди, глотка луженая, а руки-дрюки? А его как просить, дык лучше хай так стоит. Ему деньгу давай, а она мне с неба не сыплется. Вот, Лёня скоро возвернется, и всё поправит.
— Ага! Щас так, прям, и поправит! Я ж по этому делу и пришел. Видали люди твоего Лёньку в городе. Шастает по кабакам с девками, монетой сорит, да водяру жрет. Ты б к участковому сходила бы. Неровен час, снова отчебучит чего!
— И черти ж тебя принесли с такой вестью! И куда это я попрусь, на кровинушку свою доносить? Никуда я не пойду! Да и не ребятёнок он малой, должон ужо понятие иметь, что почем. Да и людям верить, резону мало. Мастаки ныне, языками чесать. Наплетут, не расхлебаешь. Набрехали на Леньку по перворазу. Напоили, да и отправили на малолетку ни за понюх табаку. Убивца из него сделали, а все потому, что Лёнька-то мой, не такой как все! Умным он у меня мальчишкой рос, токо характером слаб, да дюже добрый. А вас всех жаба поедом ела, как же! Кичится Евдокия сынком своим! А какой из него убивец?? Он животину сроду не обидел! А тут человека, да ножом! Занесла туда его нелёгкая, а вы, злыдни, и попользовались. А опосля, когда за мордобой судили, и разбираться никто не стал. И пошел мой сынок за Вовку Прокуду сидеть.
— Эй, Макаровна, ты ври, да не завирайся! Все село в курсах, деньгу вам его батя отвалил и быстро своего Вовку в армию сплавил. Лёньке ж не впервой срок мотать, вот за монету-то и согласился!
— А ты, эти деньги-то, хоть одним глазком видел?? Надурил Леньку Прокуда, ирод, а уж теперь-то, пусть потрясет поджилками! Лёня писал, придет, и его из хаты вместе с потрохами и деньгами вытрясет! Господи! Спаси и сохрани его от всех бед и напастей! Так, чего ты сюда перся? Никак Прокуда послал? Так передай ему, пусть мошну готовит.
Евдокия демонстративно хлопнула дверью, и прошла на кухню. Заварила травяной чай. -Кыс- кыс- кыс! — подозвала кошку. Та спрыгнула с дивана, мяукнула, дав о себе знать хозяйке. — Вот, Муська, весть нам сорока на хвосте принесла! Ленька – де в городе по кабакам шляется! Не верю. Дурень он в ступе, что ли? Ить, по УДО отпущали! На кой леший ему заморочки-то? А вишь, прислал-то Прокуда гонца! Боится видать! И пусть боятся. Сами сделали из него убивцу.
Ненастье закончилось неожиданно, словно понимало, скоро Светлое Христово Воскресение, пора уже и честь знать. Евдокия стирала, белила комнаты, красила окна и полы. Хватило сил и хату снаружи образить, и клумбы порыхлить. Посеяла семена на рассаду. Даже будку Шарику выкрасила. Осталось вот штакетник, да калитку в божеский вид привести. «Чай, не боги горшки обжигают. Сама, возьмусь и сделаю. Такая уж у нас вдовья юдоль. И поварежка, и топор- всё могём».
Копая под столб яму, Евдокия настолько увлеклась, что не услышала шаги. – Мам! Бросай, не надрывайся! Помощник пришел!
— Батюшки! Лёня! Сынок! Дождалась, таки, услышал Господь мольбы мои! – Лицо её сморщилось, она обняла сына и из глаз покатились крупные слёзы.
— Мам! Да не плачь! Все будет у нас пучком!
— Да, радость -то какая мне! И Шарко, даже, не затявкал на тебя, помнит своего хозяина! Пес прыгал на Леню, захлёбываясь своим маленьким, собачьим счастьем.
— Ну, куда там! Радость какая! — довольным голосом произнёс Лёнька. — Ох, мамуля! И заживём теперь мы с вами! Мам! Кормить-то, каторжанина будешь?
-Ой, сынок! Прости бестолковую! Совсем от радости сомлела! Пойдем в дом!
За столом Лёнька разговорился. — Мам, мне не наливай, не пью я. Зарекся я после второго раза. Напоили меня, и я по -дурости своей поддался на уговоры, решил деньжат срубить. И вот, срубил. А деньги-то тебе Прокуда отдал?
— Леня, сынок! Да что ж ты такое говоришь?? Нешто мне нужны его поганые деньги??
-Нет, маманя! Так не пойдет! Сказал — так сделай! У нас кидать не принято!
— Лёня! У кого – «у вас»? Нешто мало насиделся? Забудь всё, по-новому жить станем!
— «У нас», мама, это у правильных пацанов, на зоне. Принесет эта паскуда «бабки», никуда не денется. Я не «чушкарь» и не шестерка. Динамить меня не получится.
— Сынок! Слов-то каких нахватался! Да и не на зоне ты чай, а дома! Забывай уже потихоньку! А мож, ну их эти деньги? Пусть давится ими.
— Нет, ма. Долг платежом красен.
— Тебе жениться надобно, учиться дальше. Столь времени-то утеряно! Всю молодость в тюрьме оставил. Не дай Бог, снова туда! Ты обо мне-то подумал? Боле я тебя не дождусь.
— Мам! Не смеши – учиться! Кому я нужен? Своё я уже отучился. А этот «черт», он завтра здесь сам с деньгами будет. Люди на это есть, если не принесет, выбьют. А я и пальцем не пошевелю. А мне его деньги без надобности. Вот смотри, сколько их у меня. Ленька встал из-за стола, взял рюкзак, расстегнул и вытряс на диван пачки денег.
Евдокия побледнела. -Лёнь! Да откуда деньжищи такие?? Нешто кого ограбил? Сызнова в тюрягу просишься?
— Смешная ты мам. Сама же говорила, голова у меня есть. Вот головой и заработал.
— Ты мне, сынка, не темни! Набедокурил чего, выкладывай, как на духу! Где стоко плотют??
— Мам, да что рассказывать? Не поймешь ты ничего. Да и знать тебе ни к чему. Живи себе спокойно. Хотели в селе бандита, будет им бандит. Да шучу я мам. Время мое пришло. И «клифт» малиновый себе прикупил. Я полгода на свободе.
-А как же участковый?
— Мам, не волнуйся ты. Все замазано! И знаешь, что? Женюсь я, пожалуй, на прокудинской, младшенькой, Наташке. Она — телка, ничего! Видел я её. Понравилась!
— Зачем они нам нужны? И Прокудин супротив пойдет.
— А кто же у него спрашивать будет?
«Третья неделя, как Лёня дома, а радости особой-то и нет. Рукастый, до любого дела горазд. Всё починил, всё поправил. А смятение какое-то, сдавило сердце мне и не отпускает. Куча деньги покоя не дает. Откуда? Губы кривит, а не говорит. Спрятать велел. К чему, коль честно заработано? Ещё и жениться удумал. Коль жить как люди нет охоты, грешно безотцовщину плодить. Эх, сынок. Не того я ждала!» — Евдокия долго ворочалась в постели, в попытках забыться в спасительном сне. А сон не шел. Огромная луна, печально смотрела в окно, заливая комнату таинственным, тревожным светом. Что-то, во всем происходящем было не так.
Под утро, громкий стук в окно, буквально вырвал Евдокию из череды нескончаемых, угнетающих мыслей. – Откройте! Милиция! Дом окружен!
«Вот и дождалась сынка», — последнее, что подумала Евдокия.
В спальне с треском распахнулось окно. Послышался звон разбитого стекла. Крики: «Стой! Стрелять буду!» Затем, два выстрела, и долгая возня в кустах за огородным плетнем.
Лёню судили за убийство и ограбление инкассаторов. «Именем Российской Федерации… …к пожизненному заключению»
Евдокия отсутствующим взглядом смотрела на околицу, уходящую в багровый летний закат, окрасивший причудливые фигуры облаков в затейливую палитру красок. «И кого ж мне теперь-то ожидать? Поди, уж некого больше. Схожу на погост, с Федей поговорю. Скажу, недолго ему ждать осталось. Скоро вместе будем».
