Июльский изнуряюще жаркий день близился к концу. Палящее солнце давно уплыло за пламенеющий горизонт и на бездонном небосклоне появилась молочно-белая, сияющая луна. Тысячи серебряных искр рассыпались в разные стороны переливаясь и маня полюбоваться собой ещё и ещё…
А вокруг начинается особая, ночная жизнь. По саду раздаются первые трели сверчков. Вот по небу, выбравшись из своего тайного убежища, со скоростью птицы вдруг пролетела большая летучая мышь. В кустах малины зашелестели старые, забытые с прошлого года листья. Семилетняя Танюшка завороженно наблюдала за миром, не переставая им восхищаться. А её девятилетний братишка уже ринулся к кустам малины. Вчера там они нашли ежиху, которая выводила своих малышей-ежат на охоту…
Баба Нюра, поправив белеющую в сгущающихся сумерках косынку, вздохнула и покачала головой.
— Ох уж энти постреляты неугомонныя,- а потом громче крикнула,– ребяты, идитя домой, усё, наигралися, нагулялися, спать уже пора…
Разочарованный от того, что под малиной никого не нашлось, Ванюшка послушно двинулся к крылечку, где стояла бабуля. А Таня заканючила: « Ну бабань, ну давай ещё немножко, а? Тут так хорошо!»
— Пора, мои птенчики. Заутри пораньше встанетя и нагуляетеся ишшо…
Закончив все приготовления ко сну, Таня просящим голосом зашептала: «Бабуль, бабуль, а расскажешь ещё историю?»
— Так спать вам давненько уж пора, ребятки.
— Ну баааб…
— Ну ладно. Только вы ложитеся, а я буду рассказывать…
Танюшка и Ваня одновременно кивнули своими белесыми головёнками. Как же они любят эти бабулины истории! Да и саму бабулю, которая на самом деле уже их прабабушка, и которая, несмотря на свои восемьдесят два года не растеряла в жизненных неурядицах и канители своей доброты, человечности и мудрости. Никакие игры не идут ни в какое сравнение с рассказами бабани! И когда они вырастут, они будут с любовью вспоминать её ласковые, совсем как у молодой яркие, синие чистые глаза, добродушное курносое, испещрённое морщинками лицо, грубые, в венах от тяжелой работы, руки, и те вечера, проведённые в её стареньком, как и она сама домишке… Эти дни они всю свою жизнь будут вспоминать, как лучшие дни своего детства…
Бабушка удобно расположилась в старом, протёртом кресле и начала свой рассказ…
— Давно ето было… Тятя мой рассказывал, дело было до революции ишшо, уж боле ста лет назад…
— Ого!
— Дааа… Дык вот, значится… Был мой деда не бедным казаком. Усё у доме имелося и денюжки водилися… А сын его, тяти моего брат, дядька Иван, дюжа хотел мельницу свою построить. Дело-то чего жа, доходная… Деда то ему и подмогнул маненько деньжатами. Тот и развернулси. И пошло дело-то…
— А мельница, бабань, это где муку мелят?
— Ага…Муку…
Танюшка удовлетворённо кивнула. А старушка продолжила.
— И стал дядя Иван настоящим мельником. Со всей округи к нему крестьяне ехали, на подводах, кому муку, значить, помолоть, кому крупички исделать… Дааа…
Старушка перекрестилась: « Царствия им всем Небесного!»…
— Баб, а чего это?
— Чего?
— Ну, Царствия Небесного?
— Это я вам, ребяты у другой раз расскажу, завтри…
— Ладно… А дальше?
— Ну и стал дядь Ваня богатеть. Усё денюжки-то копил, ды копил. И усё старалси серебряные, да золотыя монетки-то и складывать одна к одной. Жаднай, гутарили, был… А тута и революция энта… Усё перевернулося. Беднота-то, и давай грабить усё…
— А зачем, баба?
— А Бог его знаить… От подрастётя, так у школе вам разъяснять… Только те хто ничё не имел у хозяйстве-то своём, захотели, чтоба поровну у всех усё было… Много народу зазря-то тогда сгинуло… И те, хто за чужой счёт жировал, и те, кто своим трудом усё наживали, усе пострадали… А дядь Иван-то, возьми, да и сбеги с жаной своёй, на пароходе, у самую, уродя, Америку. От ить… А деньжаты, иде-то припрятал. Даа… Клад, значить закопал иде-то… А сам так и не вернулси, тама иде-то жил. А можа и помяр, Бог его знаить… Деда рассказывал тяте-то про клад ентот… Тятя-то тогда ить малой был. Последушек у них… Он в 1905 годе народилси…
— Ого!
— Да…
— Баб, а ты его видела?
— Чё, клад?
— Да нет, дядьку этого, Ивана?
— Не… Не привялося… Я и тятю-то своёго не помню. У сорок втором погиб. Тятя -то мой… Я тады совсем кроха была… А у мине и фотография есть. У альбоме. Красивай мужик-то был. На вашего папку похожий…
— Бабань, покажи,а?
— Завтри покажу.
— А клад тот искали?
— Искали, как жа. Тятя с дедой усю округу облазили… Не нашли…
— Баб, а дальше?
— А чего дальша-то? Усё… А теперя спитя, ночь на дворе-то…
Она поцеловала Танюшку, потом Серёжу, и перекрестив внучат тихонько вышла…
А ночью ей приснился странный сон. Будто в горницу вошёл сам дядька Иван. Сел на старый, резной стул и положив огромные натруженные руки на стол, застеленный белой скатертью с вышитыми узорами с петушками по краям, громким басом сказал: « Ты вот чё, Нюра… Я усё думал, кому отдать… Мне то уж не к надобности. А деток нам со Стешей Бог так и не дал… Грех мой – жалко было… А теперя… Так ты возьми. Пусть твоим дитям послужуть мои сбережения»…
Баба Нюра только собралась ответить, как вдруг, неожиданно для себя проснулась.
— Господи Иисуси Христе Боже наш,– она перекрестилась,- Царица Небесныя, помяни раба Божьего Ивана, в Царствии своём… Надо жа… К чему ет,а?
Утром старушка закружилась с привычными делами, управлялась по-хозяйству. Потом проснулись ребятишки. Серёжка первым делом стал приставать к бабуле.
— Баб, а ты фотку показать обещала, покажи,а?
— Ну дак чего жа. Покажу.
Она полезла в старый, деревянный, покрытый тёмным лаком комодсо смешными ручками в форме ракушек, где в нижнем ящике лежали её главные ценности – коробка с тятиной похоронкой, медаль «ветеран труда» и часы её давно умершего Васеньки и альбомы с фотографиями родных людей, большинство из которых давно ушли туда, откуда уже нет возврата… Бережно достала старый, покрытый плюшевой тканью альбом.
— Вот, Ваня, смотри. Это твой прадедушка. Она указала на старую фотографию своего мужа.
— А это я.
— Бабань, какая ты красивая. Танька, смотри иди, баба какая…
Подошла его сестрёнка. Кивнула : « Ага»…
Старушка задумалась, улыбаясь.
— А вот и он… Смотри, вот,– она ткнула пальцем в старинную, не похожую на другие фотографии, наклеенную на толстый картон с витиеватым узором,– это вот деда, это тятя мой, а вот этот – дядя Ваня…
С фотографии на них смотрел широкоплечий молодой усатый казак с красивым, мужественным лицом, льняные, немного вьющиеся волосы торчали лихо закрученным вверх чубом.
— Даа, бабань… Такой точно клад закопать мог…
Старушка погладила точно такие же, как у того, на фотографии, курчавые вихры Ванятки.
День пролетел незаметно. У бабани – в хлопотах. У ребятишек – в играх, да разговорах…
А ночью баба Нюра снова увидела дядьку во сне. Теперь он, глядя старушке прямо в глаза, тихо произнёс : « Ты, Нюша вот чё, ты на мельницу-то сходи, тама, рядом с молодым дубочком я и закопал монетки-то. Будить вам на житьё хоть. И я уйду спокойно». Старушка проснулась встревоженной.
«Вот ведь, надо же было про клад энтот треклятай жа успомнить».– рассказывала старушка своему приехавшему сыну.
— Мам, а может и правда? Съездить на мельницу ту, а?
— Ииих, ты чё ето, сон он и есть сон. Чё уж ворошить. Да и мельницы той у Берёзовке, давно уж нету.
— Даа… Ну надо же!
А потом начались такие дела, от которых голова пошла кругом не только у бабы Нюры, но и у остальных членов семьи… Ночью, ни с того, ни с сего, маленький Ванюшка, вдруг поднялся со своей постели и сонный, будто лунатик, двинулся к дивану бабушки. Глаза его были открыты. Он тронул старушку за плечо.
— Нюр…Нюра,- голос его звучал неестественно грубо, будто говорил мужчина, а не девятилетний пацан,- проснися!
Бабка открыла глаза. Перед ней стоял Ванятка.
— Ты чё, дитё?
Тот засмеялся: « Хэх… Дитё… Я это… Дядька твой, Иван»…
— Господи! Ты чё ет, Ванятка. Пойдём, дитё, я тебе у постелю отведу.
— Погодь… Я ведь не так просто пришёл. Я жа тебе… Ты вот чё… Иди к дубочку-то… Возьмитя… Устал я уж… Пора мине…
Он развернулся и двинулся к своей постели…
Утром малыш ничего не помнил о своих похождениях. На все расспросы он пожимал плечами…
— Не, бабань, не помню чего снилось!
Зато Танюшка нагнала ещё больше страху, рассказав, что видела, как к Ванюшке подошёл дядя, будто прозрачный весь, а Ваня вдруг встал с постели и пошел…
Следующей ночью Ванюшка снова ходил и всё шептал : « Под дубочком, под молодым дубочком, спиной к нему стань на восток лицом, метра два вперёд — там».
Тут уж не выдержал и сын бабы Нюры, Миша. Поискал, посмотрел и нашёл место на карте, где была раньше та самая мельница. Потом взял в сарайке лопату и двинулся к машине.
— Деда, ты куда?
— Поеду, посмотрю чё да как.
— Я с тобой!,– решительно заявил внук бабы Нюры,отец Танюшки и Ванечки.
«А мне с вами можно?»,– просительным голосом проговорила сноха.
— И мы хотим! Ну дееедааа?
«Ды возьми ты их уж, сынок, пусть проветрются».– улыбалась баба Нюра…
В общем, набились под завязку в старенькую дедову девятку и воодушевлённые, двинулись на поиски клада в Берёзовку.
В Берёзовке, на берегу той самой речушки, где когда-то стояла мельница дяди Ивана, среди изогнутых, наклонённых к воде ветвей плакучих ив и будто собравшихся водить хоровод в белых, нарядных платочках, берёзок, одиноко возвышался над всеми старый, могучий дуб, упирающийся своими сильными, зелёными ветвями прямо в синеву небес с проплывающими по нему пушистыми, как сладкая вата облаками.
Михаил осмотрелся. Другого дуба здесь нет.
— Да… Когда-то этот дуб был молодым дубочком. А теперь смотрите какой богатырь!
Копали долго. Метр в глубину уже выкопали, да и в ширину столько же. Ничего…
Ванька деловито бегал вокруг работающего деда. Танюшка собирала букет для бабани… Михаил уже было отчаялся.
— Ну надо же! Нет ничего!
Как вдруг, лопата ударилась обо что-то твёрдое… И вскоре мужчина вытащил на свет старинный чугунок, накрытый крышкой. Он осторожно открыл крышку. Чугунок был до краёв наполнен золотыми и серебряными монетами…
— Ребята! Ну и дела! И правда – клад же,а!
Все радовались как дети… Обсуждали, как они потратят вырученные за находку деньги. Устроили по этому поводу настоящий пир… А на утро двинулись в храм. Заказать поминальную службу по усопшим родственникам и по дядьке Ивану…
Он больше не приходил. Последний раз Иван посмотрел на радующихся родственников, улыбнулся и тихо ушёл туда, где его ждали родные – отец, мамка, брательник… Впереди, в сияющих небесах, первым он увидел отца. Тот улыбался.
— Молодец, сына! Будя над златом чахнуть! Заждалися мы тебе тута…
мама Лора
