Роман сидел на диване перед телевизором. Переключал каналы и всякий раз удивлялся: неужели нет нормального фильма, чтобы вечером посмотреть? С раздражением отбросил от себя пульт. Видимо, случайно нажалась какая-то кнопка, и во весь экран включилась песня. Надо же, а ведь он её уже слышал! В детстве, которое давно прошло.
Сразу полезли в голову воспоминания — одно за другим. Вот заходит в комнату мать, ласковым голосом говорит:
— Ромка, вот тебе футболка. Ванькина была, теперь твоя стала.
— Мам, так она же рваная какая-то, старая.
— Ну, другой нет. Она же хорошая. Постираем, подлатаем, будет как новая.
— А Ваньке всегда новое покупаете… А я за ним донашиваю!
— Рома, ну что ты такое говоришь…
— Это от того, что вы меня меньше любите, чем его!
На всю жизнь запомнил Роман, как в тот момент из его глаз полились слёзы. Как будто сами собой. А ему было мучительно стыдно и обидно. Казалось, что все вокруг его ущемляют и никто не хочет его понять. Вот старший брат наверняка с такими проблемами не сталкивался…
Чем больше вспоминал — тем хуже становилось. То тут его донимали, то там. Сначала детский сад — вроде бы и спокойная, счастливая пора. Но нет! Каждый раз, когда что-нибудь случалось, винили непременно его.
Воспитательницы считали его не столько озорным, сколько пакостным. Да он и сам давал повод к этому: то игрушку у кого-нибудь отберёт, то повздорит с другими детьми, то грубость скажет. В результате наказывали его и за свои, и за чужие провинности.
Потом началась школа. Когда Роман пошел в первый класс, его старший брат, Иван, уже был в третьем. Правда, между собой они особо не общались и плохо ладили, иногда до драки доходило. Роман в коллектив не влился, первое время считался там обычным хулиганом. Правда, когда за плохое поведение и двойки его отчитал отец, мальчик на какое-то время взялся за ум и до пятого класса был хорошистом. Потом скатился на тройки.
Время шло. В восьмом классе Роман столкнулся с ещё одним разочарованием: как-то раз узнал, что его брат-одиннадцатиклассник начал встречаться с девушкой, Лизой. Какая зависть охватила его тогда! Словами это было не передать. Лиза считалась первой красавицей выпускных классов. О её благосклонности мечтал и Роман, хотя в глубине души прекрасно понимал: девушка на него даже не взглянет, ведь она старше на три года.
В тот момент он захотел прилюдно повздорить с братом, однако с трудом сдержался. Скрыл обиду, а со временем даже стал с Иваном более приветливым. К этому подталкивали родители, которые требовали, чтобы братья нормально общались между собой.
Взаимоотношения между ними действительно стали лучше. Временами казалось, что прежние обиды давно забыты. Всё-таки уже не юнцы, а взрослые люди, нет смысла жить прошлым.
Только вот после кончины отца, Дмитрия Павловича, между братьями снова начались разногласия. Роман обрушился на Ивана с критикой. Обвинял его в том, что он якобы плохо организовал процесс похорон. Кое-как помирились, но о случившемся не забыли…
Телевизор окончательно надоел Роману, и он его выключил. В комнате воцарилась тишина. Столешница, стулья, диван, шторы — всё знакомое и наскучившее. Мужчина встал на ноги, прошёлся туда-сюда. Делать было нечего: выходной день, работа только в понедельник. Может быть друзьям позвонить? Или выпить?
В этот момент раздумий на телефон Романа пришло уведомление из соцсетей. Уже через минуту он увидел на экране смартфона фотографию: Иван стоял на фоне загородного дома и улыбался. Фото было опубликовано на его странице только что.
Да, Роман хорошо знал, что это за дом. Та самая дача, которую ещё отец начинал строить! Неужто Ванька её в порядок привёл? И крыша новая, и баню доделали, и двери поставили.
А Роман даже и вспомнить не мог, когда последний раз там бывал. Наверное тогда, когда Дмитрий Павлович был жив. Мать много раз просила его приехать и помочь со строительством, но в ответ Роман всегда отказывался. Говорил, что ему некогда — работа, все дела.
А теперь даже завидно стало: какие хоромы отгрохали!
— Ну ладно. Вот и понял, чем вечером займусь! — вслух сказал мужчина и решил поехать прямо на дачу. Вот брат с матерью удивятся, когда его увидят! Наверняка там сидят да фотографии выкладывают. И не подозревают, какой гость к ним пожалует…
Шестнадцать километров от города до дачи пролетели незаметно. Вот знакомый поворот в сторону деревни — узкая грязная дорога, по обе стороны от которой росли берёзы и липы. Свет фар освещал часть пути, поэтому хорошо были видны ямы и выбоины.
Показалось лесное озерцо. Точнее, так его называли местные. В реальности это было болотце, которое у Романа ассоциировалось с чем-то неприглядным, неприветливым. Уж больно мрачный был вид.
Полтора километра по дороге машина ехала долго, приходилось объезжать каждую крупную яму. Наконец на левой стороне появились дома, послышался лай деревенских собак. Дача находилась на окраине посёлка, и видно её было издалека. Она сильно отличалась от остальных построек.
— Вот это дворец! — сказал куда-то в темноту Роман, выходя из автомобиля.
Его взору открылся большой дом, который выглядел даже лучше, чем на фотографии. Резные перила под старину, новенькое крыльцо, высокие ворота, мансарда, два этажа. Чувствовался размах и простор.
Вечерний гость стукнул кулаком по воротам. Потом ещё раз пять. Никто не отзывался, хотя в доме горел свет. Минуты через две на крыльце показалась фигура. Даже в темноте было ясно, что это Иван — рослый, широкоплечий, с бородой.
— Братан? Не ожидал тебя увидеть. — удивился он, открыв ворота.
— Да вот, решил заехать. Поглядеть, что семья родная тут делает. — отвечал Роман, пристально глядя Ивану в глаза.
— Ну ты машину тут оставь, а сам проходи. Я же не один. С женой, с детьми. И мама тут же.
— Ну и хорошо.
Молча зашли в дом. Из-за угла выглядывали трёхлетняя Милана и пятилетний Влад. Роман даже не посмотрел на племянников, быстро скинул куртки и пошёл мыть руки. В коридоре ему встретилась супруга Ивана — Елизавета.
Когда он видел её в последний раз? Наверное, года полтора назад. Вот она, спутница Ванькиной юности! И даже не знает, что в школьные годы нравилась и младшему брату своего будущего мужа.
Роман поздоровался с ней. Пришёл к выводу, что она не сильно изменилась. Такая же красивая. Да, поправилась, но её внешний вид это не портит. Даже светлые волосы остались такими же длинными, как в семнадцать лет!
Вслед за снохой вышла и Анна Петровна — пожилая женщина в домашнем халате. Посмотрела на младшего сына и невольно поразилась:
— Рома? Неужто приехал к нам? А почему не предупредил?
— Решил сделать вам сюрприз. Вот так вот.
— Ну, проходи, сейчас тебе на стол накроем. Да и посидим наверное все.
Казалось, что Роман не слышит, что говорит ему мать. Оглядевшись по сторонам и улыбнувшись, он обратился к Ивану:
— Ну, брат, я изумлён.
— Чем?
— Ну как же? Тем, как ты дом отстроил. Действительно, это феноменально. Ворота шикарные! А внутри как великолепно! Интерьер превосходен.
— Спасибо, Ром.
— Я даже и понять не могу, как ты один управился.
— Ну, я рабочих нанимал. Буквально вчера вот плитку положили новую в ванной, теперь всё сверкает.
Лицо Романа немного дёрнулось.
— Да, рабочих… Это дело неплохое. А мы вот с отцом без всяких рабочих горбатились. С нуля всё возводили.
— Ну, не скажи. И родня помогала мамина, и я приезжал с универа каждое лето.
— Ты — каждое лето? Уж извини, не помню такого. Я школу тогда заканчивал, с отцом вместе один и работал. И накануне поступления в институт тоже. И потом сколько раз приезжал. Только этого никто не помнит.
— Да помнят все, Ром. Мы знаем, что вы с отцом начинали строительство. Радоваться надо, что теперь все закончили, достроили.
— Да я радуюсь…
— Ты, брат, имеешь полное право сюда приезжать.
— Вань, да я и сам знаю. Раз я начинал строить, то и дача моя тоже.
— Ну, фактически, да.
— А меня не «фактически» интересует. А юридически. На ком дача, а, мам?
Анна Петровна нахмурила брови.
— Ром, а тебе зачем это? К чему разговор начинаешь?
— К тому, что вы память отца оскорбили. Он мне чётко говорил, что дача мне отойдёт. Потому что я с ним её строил. А теперь что?
— Рома, дача была у меня в собственности. Но я дарственную написала на Ваню.
— Ага, понятно. И с какой стати ты это сделала?
— Потому что Ваня её достроил, участок приусадебный облагородил. Этого мало разве?
Роман был в гневе, слыша эти слова.
— А вас, родные мои, не волнует, что я тоже участвовал в строительстве? Вас не волнует, что отец мне обещал эту дачу? Вам плевать на волю покойного?
— Хватит орать. Приехал покричать что ли? Не стыдно при детях? — возмущалась Анна Петровна, размахивая руками.
— Нет, не стыдно. Дети! А когда я был ребёнком, всё лучшее доставалось Ваньке. Я за ним одежду донашивал, я в его игрушки играл. И да, сейчас мне на это уже наплевать. Но тогда меня обида сжигала изнутри. Лучший кусок — всегда для него. Ты, мам, так поступала. Отец хоть как-то сдерживал тебя, мне всегда был готов помочь. Да, строгий был, но справедливый. А ты… Даже дачу ему отдала.
Иван с мрачным видом наблюдал за скандалом. Решил вмешаться.
— Рома, тебе завидно из-за дачи?
— Нет, не в даче дело. А в вашем отношении ко мне. Ты всегда получал всё самое лучшее. И продолжаешь получать. А ко мне вы с детских лет относились как к источнику проблем.
— Забыть бы уже пора детские обиды.
— Легко так сказать, когда у тебя их не было.
— Вот чего ты сейчас хочешь? Чтобы дачу на тебя переписали? Извини, не будет этого. У меня семья, дочке для здоровья нужен свежий лесной воздух. А тебе зачем эта дача? Ведь не будешь ей заниматься. Жены у тебя нет, детей тоже. Один что ли тут засядешь?
— А, ты и тут не сдержался, решил меня уколоть. Напомнил, что жены нет. Я всегда знал, брат, как ты ко мне относишься. С издёвкой, с презрением.
— Рома, какое презрение? У тебя с головой проблемы? Почему ты помнишь только плохое? А не запомнил, как я тебя из драки вытащил?
— Из какой?
— Когда тебя метелили после выпускного. Кто тебя спасал тогда? Я. Повезло тебе, что я на лето приехал в город, иначе кто бы тебе помог?
— Ой, спасибо, брат, хоть одно доброе дело ты мне, оказывается, сделал!
— Хватит зубоскалить. Я каждый раз тебе помогал, когда ты попадал в беду. Ты и сам помощи просил. То месяц не звонишь даже, то обращаешься: Вань, помоги. Но всё это ты из памяти выбросил. Удобно же себя выставлять униженным и оскорблённым. Авось, из жалости дачку отпишут.
— Да пошёл ты, Ваня. Добра тебе от этой дачи не будет. Подавись ты ей.
Анна Петровна подскочила к младшему сыну и одёрнула его за плечо:
— Рома, как аукнется, так и откликнется.
— Чего?!
— А ты задумайся об этих словах. Ты ко всем вокруг со злостью относишься, значит и тебе тем же отплатят.
— Вот вы мне и отплачиваете сполна. Всей своей злобой и жадностью. Прощайте, родственнички!
Роман выскочил из коридора к дверям. Окинул взглядом Лизу.
— Эх, Елизавета, ты единственный разумный человек в этом доме. Мне тебя даже жаль.
— Почему?
— Живёшь с этими негодяями. Тошно, не так ли? Да делать нечего.
— Роман… Мне очень больно было наблюдать за вашей ссорой, но пойми, ничего плохого не произошло. Мы всегда тебе рады, можешь приезжать в любое время.
— Ты думаешь, я из-за дачи? Нет. Я из-за их отношения ко мне. Брат и мать… Ближайшая родня, а всю жизнь строят против меня козни. Ты бы смогла такое вытерпеть?
— Ты преувеличиваешь…
— Нет, Елизавета, нет… Ладно, пока. Не нервничай из-за всей этой ерунды. Я к тебе очень хорошо отношусь. Хотя, повторюсь, мне тебя жаль.
Выйдя на улицу, Роман ещё раз посмотрел на дом. Тёмное небо, крыша, тёплый свет в окнах. Домашний семейный уют, которого у него нет. И пожаловаться на проблемы некому, и поддержки ждать неоткуда.
Посидел минут десять в машине. Настроение — хуже некуда. Уезжать расхотелось. Всё равно тошно — хоть здесь, хоть в квартире. И в родне своей теперь видел исключительно врагов.
Через лес Роман пошёл на самый отшиб деревни, где стояла одинокая старая хибара. На всякий случай прихватил с собой дубинку: собак кругом бегает много, да и кто знает, кого тут можно ночью повстречать?
Покосившиеся стены помещения, напоминавшего землянку, выглядели мрачно. Роман без спроса открыл дверь, почувствовал острый запах перегара. Тут уже лет двадцать проживал дед Гена. Родных у него не было, с односельчанами он общался мало. От того и прозвали его отшельником.
— Ну здравствуй, Геннадий Андреевич. Как поживаешь?
— Кто тут? — хриплым голосом ответил старик, высунувшись из-под одеяла. Спал он на какой-то куче хлама, а в самой хибаре было толком не развернуться.
— Ромка. Дмитрия Палыча сын.
— А, Ромка. Помню тебя, мальчишка такой был.
— Ага, был.
— Как отец поживает?
— Так помер. Вы же на похоронах были. Или забыли?
— Когда это я был? Не помню такого.
— Память ухудшилась? Это плохо. Возраст, что поделаешь. Но ничего, исправим.
С этими словами Роман вытащил из глубокого кармана небольшую бутылочку. Купил себе ещё месяца два назад, да в машине забыл. Так и провалялась до этого дня.
Руки у старика затряслись. Поправив грязные лохматые волосы, он приблизился к гостю, зажёг лампу. Беззубый рот дёргался, полуслепые глаза бегали туда-сюда.
— Это чего это у тебя такое, Ромка?
— А вот, вам гостинец. Угощайтесь. Память подправьте.
— Это ты молодец, молодец. Не с пустыми руками пришёл.
— Конечно.
— Вот ты молодец. А брат твой… Как его там? Ах, да, Ванька. Совсем от рук отбился. Вижу его иногда. Смотрит так надменно. Будто барин какой.
— Это вы правы. Он же дачу у меня отнял.
— Как так?
— А вот. Помните, дачу мы с отцом строили. А он себе присвоил. И даже сейчас на меня наехал, на порог не пустил.
— Вот он…
— Да, грош ему цена, как человеку. Вы пейте, пейте, не стесняйтесь. Он же и вас со свету сжить хочет.
— Как?
— А вот. Я слыхал, он домик ваш хочет отнять. Ну, как у меня дачу отобрал. А землю эту себе взять, участок расширить.
— Это он такое говорил?
— Да, прямо при мне. Так что — недолго вам тут сидеть осталось.
— Да что же это делается.
Вскоре дед Гена опорожнил всю бутылку. Язык у него уже заплетался. Роман хладнокровно смотрел на это, и вдруг приметил в уголке канистру.
— Чего это у вас стоит?
— Да бензин.
— Удивили. Откуда он у вас?
— Да сосед, Витёк, с машиной что-то там делал, канистр пять выставил. Я одну и унёс, пока он не видел. Это у дороги было.
— И зачем она вам?
— А я… Это… Из принципа взял. Пусть знает этот Витька, как на машине дорогой разъезжать.
— Слушайте, дед Ген… А не хотите домик свой спасти?
— Как?
— А с помощью канистры этой.
— Не пойму тебя, Ромка.
— Ну, а как ещё покончить с бесчинствами братца моего? Он же и меня, и вас со свету сживёт. Канистру возьмите да дачку сожгите.
Старик посмотрел на гостя широко раскрытыми глазами.
— Как же так?
— А легко. Я вам покажу, где в их заборе дыра. Сам увидел случайно. Пройдёте, а дальше видно будет. Зажигалку я вам дам.
— Рома, погоди…
— А я вам еще две бутылочки дам. Да и дом свой спасёте.
— А он один там?
— Да. Мать, жена и дети в городе. Не переживайте. А если не пойдёте, мы с вами по-другому поговорим. — Роман угрожающе сжал в руке дубинку.
Выживший из ума нетрезвый старик в ответ промолчал…
Укрыв машину в лесу, в стороне от дороги, Роман подполз к забору. Тишина, людей нет, никто его не видит. А в это время старик Геннадий, шатаясь, доковылял до крыльца. Облив деревянные ступени, перила и часть двери бензином, посмотрел на пламя зажигалки в своей руке. Через несколько мгновений вспыхнул огонь, опалив и самого преступника. Недолго думая, он поплёлся к дыре в заборе, неподалёку от которой его ждал Роман.
— Ромка… А это… Канистра то осталась… Наполовину полная.
Старик еле стоял на ногах, подслеповатыми глазами озирался по сторонам. А в ответ — тишина.
Вдруг позади что-то хрустнуло.
— А это хорошо, что наполовину полная. — шёпотом сказал Роман, замахнувшись дубинкой.
Старик даже опомниться не успел, как оказался без чувств на земле. Его вечерний гость перехватил рукой падающую канистру.
— Ну вот, Геннадий Андреевич, всё очевидно. Напились, пошли жечь. Да так напились, что сами по пути сгорели. Печальная судьба!
Канистра наклонилась над стариком и вскоре оказалась пустой. Бросив её, Роман поднял упавшую зажигалку, чиркнул ей.
— Как же так?! — рявкнул он в полную громкость.
Оказалось, зажигалка больше не работала.
Сунув её в карман, мужчина побежал в лес. Мысль была лишь одна: сесть в машину и поскорее уехать. Теперь он пытался успокоить себя тем, что свидетелей нет: вряд ли старик очнётся после такого удара. А значит, причастность Романа никто не докажет…
Иван раз за разом вспоминал события того вечера. В голове не укладывалось, как всё это могло произойти.
Огонь заметили поздно. Кое-как успели покинуть дом через окна. Повезло, что на земле был неубранный хлам — старая одёжка и какие-то одеяла. Их выбрасывать собирались, да вот — пригодились. Попадав в них, дети и Анна Петровна избежали серьёзных травм и спаслись.
Иван был рад, что сумел уберечь их жизни, вовремя направил в помещение, ещё не объятое пламенем. А вот Лизу спасти не успел. Она надышалась дымом и упала как раз возле горящего входа. Иван в это время помогал эвакуироваться матери. Когда вытащил из огня жену, она уже не подавала признаков жизни. Сам-то еле-еле сумел вылезти на улицу. Долго потом кашлял и обливался слезами, глядя на супругу.
Это был траур для всей семьи. Поджигателя нашли быстро. Старик Геннадий лежал в грязи, рядом с канистрой. Приехавшие врачи определили, что у него остановилось сердце.
Неожиданную помощь оказали погорельцам соседи. У них на участке была установлена камера видеонаблюдения. Она и засняла возле дома Романа и его нападение на деда Гену. А потом и полицейские сообщили Ивану, что отпечатки пальцев на канистре принадлежат не только покойному старику. Стало ясно, что вторым преступником был Роман, который после произошедшего куда-то исчез. Его объявили в розыск.
Нашёлся он случайно. Когда рыбаки пошли на местное озеро, то обнаружили неподалеку от берега утонувшую машину. В ней нашли и Романа.
После пожара он некоторое время скрывался у друзей, а потом как-то узнал о судьбе Елизаветы. И тут же впал в ступор. Он был обижен на мать и брата, а Лизу с юности любил. А тут, получается, её единственную и погубил. Не стерпев мыслей об этом, Роман сел в машину и поехал на озеро…
— Вань, понимаю, тяжело. Но жить надо дальше. Ради детей.
— Да как тут жить, мам… Сразу потерял и жену, и брата.
— Брат твой это и устроил. Я ему говорила: как аукнется — так и откликнется. Своё зло его и сгубило. Жаль, что Лизочку не вернуть.
— Права ты, пора прекращать горевать. Детям тоже тяжело.
— Вот и я о том же, сынок. Страшно всё это осознавать, жуткое горе. Но делать уже нечего.
Иван решил продолжать жить ради дочери и сына. Старался забыть произошедшее, но не получалось. Иногда, мучительно долгими вечерами, он сидел и пытался уверить себя, что брат на самом деле не виновен и что это всё — трагическое совпадение. Он брата любил. А тот за всю свою короткую жизнь так и не сумел это понять.
Автор: Ирина Ас.
