Как только спускалась тьма на город, передвигаться становилось опасно. Особенно по квартире. Все сидели, таясь по диванам и кроватям, поджав ноги. И только в коридоре было слышно топ, топ, топ…
Топот маленьких ножек приближался к комнате, где прятались дети. И они, забившись в угол дивана, ждали, как он появится из темноты и нападет.
Так происходило каждый вечер. Как только свет фонарей заглядывал в комнату, наставало время страха.
— Опять шторы не задернули, оглоеды! — где-то в глубине квартиры ругалась древняя бабка. — Сколь можно! Первый этаж, все видать в квартире!
Дети пихались и пререкались:
— Сегодня твоя очередь задергивать!
— Нет, твоя, Нинка! Я вчера задергивал, — умоляюще тянул братишка.
— Неля, ну ты же старшая, тебе не страшно, — упиралась Нина. — Иди задерни шторы! И свет включи, наконец! — она осторожно выпихивала старшую сестру с дивана.
— Нет! — кричала Неля. — Не пойду! Сегодня твоя очередь!
— Вот, оглоеды, — из глубины квартиры кричала бабка. — Хватит ругаться! Сейчас родители придут, а вы все с дивана не слезете.
— Нам страшно, — плакал братишка. — Страшно! Он опять топает! Он опять нападет на нас!
Было слышно, как бабка ругалась на кухне, ворочала кастрюли и бренчала посудой.
А дети, прижавшись друг к другу, затихали. И было опять слышно из темного и длинного коридора «топ, топ, топ» маленькие ножки шлепали босыми пятками, по отмытым бабкой, половицам. Он приближался к комнате и сопел.
В этот гнетущий момент раздался звонок в дверь.
— Открывайте! — кричала бабка с кухни. — Родители пришли!
Но дети сидели на диване и молчали. Бабка, ворча после третьего нетерпеливого звонка в дверь, шла открывать сама, продолжая ругаться и ворчать про оглоедов.
— Сидят? — первое, что спрашивал папа, заходя домой.
— Сидят, — ворчливо подтверждала бабка, беря у него заснеженное пальто.
— Тихие какие, — умилялась мама, — днем такого не бывает! Кричат, ругаются, то игрушки делят, то еще что, — она снимала ботики, держать за папу.
— Идите ужо чай пить! — сердито командовала бабка папе и маме.
— Коленька, ты свет не туши, я до комнаты добегу!
— Скажи честно, что ты тоже боишься! — усмехался папа. — Боишься, а смеешься над своими же детьми. Трусиха, — он ласково выговаривал последнее слово. — Беги! Раз, два, три! Тушу свет!
Мама, шлепая тапками, бежала по коридору, и плюхалась на диван к детям.
— Свет не включила, — к ней прижимались девочки, а младший забирался на колени. На коленях не страшно. Особенно если хорошенько прижаться и зажмуриться.
— Коля, свет зажги! — смеялась мама. — Нам страшно!
— Ты большая, а трусиха! — папа бежал по коридору.
— Свет! — кричали все с дивана.
— Господи, — за папой шаркала бабка, — что малые, что старые.
— Мы не старые! — сердито кричала мама.
За папой в комнату заходила бабка с пыхтящим самоваром. В сердцах ставила его на середину стола, и уперев руки в боки, смотрела на семью.
— Сами ведь завели этакое отродье, а теперь все сидят, поджав ноги, на диване по вечерам! — она, сердито посмотрев на маленьких, разворачивалась, и шаркая в старых валенках, уходила в страшный коридор. — Сахар забыла, из-за вас!
— Ей хорошо, — тихо шептал сын маме на ухо, — ей не страшно, она-то в валенках и ежик ее не укусит.
Галина Шестакова
