Было у мельника два сына, один родной, а другой приёмный. И так получилось, что родной Прохор совсем не радовал своего родителя, уважения ни выказывал, грубил и вечно был зол на что — то. Другое дело Никодим, приёмный сынок — опора и подмога. И чем плотнее подбиралась к мельнику старость, тем злее и наглее становился Прохор. Не выдержал старик и перед Богом и перед людом деревенским, заявил, что завещает мельницу приёмному сыну, в обход родного. Лютовал Прохор неистово, сыпал угрозами да проклятьями, сам мельник вскоре отправился к праотцам и остались в избе Никодим с женой и дочкой новорожденной, а с ними Прохор, не выгонишь же его.
Зло копилось в душе Прохора, как дом выкладывается по брёвнышку, так и в его голове складывался из ненависти и зависти план злодеяния. В сухой и жаркий день, дождался он пока брат отправится на мельницу и поджог её. Быстро занялся огонь, не успел Никодим выскочить. Потушили мельницу, но уж поздно было. Все в деревне подозревали Прохора, зная его характер, но подозревать одно, а точно знать совсем другое. Пообсуждали, поохали, да и забыли, а вдова Никодима осталась в доме один на один с Прохором. Выжил он её за неделю и ушла она куда глаза глядят с ребёнком на руках, более её в этих местах не видывали.
Мельницу восстановить не удалось, а Прохор и тому рад: пусть лучше никому не достанется, чем ненавистному братцу. Почерневший мельничный остов так и остался возвышаться рядом с домом Прохора, его это мрачное соседство ничуть не беспокоило, ни малейших угрызений совести или приступов стыда не сотрясало чёрствую его душу.
Женился он на местной бабёнке, которая родила ему троих дочерей, постоянно бранил и гонял он её за это, ведь непременно хотелось ему сына, продолжателя рода своего, а жена будто издевалась, рожая девку за девкой. И наконец, свершилось. Родился Макар, единственное существо на всём белом свете, кого Прохор любил. Росли его дочери, а он и не замечал, потом едва достигнув подходящего возраста, выскакивали замуж, лишь бы уйти от папаши — тирана, одна из них забрала к себе мать. Сильно гневался Прохор, женской руки в доме не хватало, но потом успокоился. Вон уж и Макар каким женихом стал, скоро приведёт в дом молодую хозяйку, уже и заприметил одну девку Феклушу. Всё в жизни Прохора шло гладко и сладко, но только один зимний вечерок перечеркнул навсегда эту спокойную жизнь.
Ветер выл и метель шла белой стеной, темнело рано и вот уже ничего не разобрать в сером и снежном месеве за окном. Прохорова изба вместе с остатками мельницы стояла на небольшом холме чуть поодаль от села, здесь ветра могли разгуляться всласть, когда — то крутили они крылья мельницы, а сейчас играли на нервах старика Прохора. Уж давненько уехал Макар в лес за дровами, разгулялась непогодь, а его всё нет.
Ему почудился какой — то звук с улицы и он приник к наполовину занесённому оконцу, в попытке что — либо разглядеть сквозь снежную круговерть. Ветер зло кидался на стены и один из его порывов, метнул что — то тёмное прямо в окно. Прохор отшатнулся в испуге, разглядев чёрные крылья и блестящий круглый глаз вороны. Старик судорожно перекрестился, хоть в Господа и не веровал, но дурное предзнаменование заставило его неосознанно искать помощи у высших сил.
Шум со двора заставил его выскочить на крыльцо. Макар весело помахал ему рукой и стал распрягать лошадь. У Прохора отлегло от сердца. «Смотри кого я нашёл в лесу! — прокричал ему сын сквозь ветер, — Пусти её в избу, а то она замёрзла шибко!» Старик только сейчас заметил стоящую возле саней заметённую снегом женскую фигуру. Он нехотя пропустил незнакомку в дом, гостей, а тем более незваных, он шибко не жаловал.
«Откуда взялась?» — спросил он. «Шла в Яковлевку, а метель закружила и я заплутала совсем…» — ответила девушка. «Дык, это ж как тебя сюда — то замело…» — проворчал Прохор и пошёл помогать сыну. Когда они вернулись в дом, незнакомка сняла свой тулуп и грелась у печки. Её худенькая фигурка в ветхом платьице, зыбилась в скудном свете лучины, отбрасывая громадные тени на стены, пол и потолок. Прохор ощутил неясное беспокойство, казалось дом наполнен тенями и они враждебны к нему. Невозможно было понять сколько ей лет, может четырнадцать, а может и тридцать. Красива она или не особо. Тени играли на её лице, творя странные метаморфозы, она казалась то настоящей красавицей, то злобной и угрюмой тёткой. Растрёпанные волосы чёрными змеями струились вдоль бледного лица, а глаза зияли двумя тёмными провалами, нагоняя жуть.
Старик зажмурился и помотал головой, словно стряхивая морок. «Я уже поел и лягу спать.» — буркнул он и полез на печку. Макар достал угощение и долго ещё весело болтал с незнакомкой не находя в ней тех странностей, что подметил его отец.
В ночь метель успокоилась и утро было ясным и погожим, будто и не бесновался накануне ветер. Вчерашняя гостья хлопотала у печи, переговариваясь с Макаром словно они были век знакомы. Звали её Марьяна и Прохор не находил более в ней ничего зловещего, видно почудилось вчера, но лучше бы ей поскорей уйти. «Отвезу её сегодня в Яковлевку сам, а то опять заплутает.» — сказал Макар, подмигивая своей новой знакомой. Девушка благодарно улыбнулась и скромно потупила глаза. В этот момент она была прекрасна, густые реснички трепещут как крылья бабочки, щёчки светятся розовым румянцем, а волосы словно тёмная рамка обрамляют всю эту прелесть. Но вдруг лёгкая тень омрачает милое личико и быстрый хищный взгляд впивается в старика, будто волна ненависти обожгла его и через секунду она вновь стала прежней.
Они только сели перекусить перед дорогой, как вдруг чудовищный порыв ветра врезался в их избу так, что тоскливо заскрипели старенькие стены, что — то загудело в недрах печи и протяжно завыло на чердаке. Марьяна вздрогнула и непроизвольно прижалась к Макару в ужасе вскинув на него чёрную бездну своих глаз. Начало вновь мести, да так, что ничего не видно на расстоянии вытянутой руки. «Отменяется наша поездка.» — сказал Макар, прислушиваясь к неожиданно разгулявшейся стихии.
Шли дни, а Марьяна так и жила у Прохора, то метель начнётся, то прихворнёт она, всё время что — то мешало девушке покинуть этот дом. Она и не сильно печалилась, постоянно звенел её юный смех, когда разговаривала она с Макаром, а тот не отходил от неё ни на шаг. «Загостилась у нас эта чернявая, — зло прошипел Прохор на ухо сыну, — хлеб задарма ест и как назло пурга метёт. Ещё немного и терпение моё лопнет, отправлю её пешком в Яковлевку несмотря на непогодь!»
«Чем не по нраву тебе она? — удивился Макар, — Весела, хозяйственна и красива точно звезда на небе!» «Какая такая звезда! — разозлился Прохор, — Ты это прекращай, про Феклушу забыл ништо?» «Забыл, — сознался сын, — про всё забыл. А Фёкле я ничего не обещал, чиста совесть. Давно хотел сказать тебе, да боялся, теперь Марьяна моя невеста…» Прохор пришёл в бешенство и как не пытался Макар его урезонить, ничего не выходило. Не нравится ему эта девка и всё тут, что — то тёмное сидит в ней и смотрит из чернеющих провалов глаз. Жуть одна, аж мороз по коже, а сын не замечает этого. Устав от спора с родителем, Макар вышел почистить снег у двора.
Прохор зло мерил шагами избу, когда дверь отворилась и в облаке морозного воздуха в дом вошла Марьяна и начала развязывать свой платок. «Эй, чернявая, зря раздеваешься, — закричал старик, — собирай свои манатки и ступай, куда шла!» Но девушка спокойно продолжала расстёгивать свой тулуп, её яркий рот презрительно кривился в усмешке. «Куда я шла, туда и пришла! — спокойно ответила она, стряхивая снег с обуви, — а ты старый, лучше бы тесто на блины замесил, страх как блинов охота!»
«Ах ты, бесстыжая, — покачал головой Прохор, — думаешь сына моего захомутали и хозяйка теперь здесь? Ан нет, покуда я здесь живу не бывать этому, уходи подобру — поздорову, а не то я такую тебе жизнь устрою, убежишь сама и в буран и в мороз…» «Ты погуще замешивай, — прервала его Марьяна, — больно жидко делаешь.» Посмотрел Прохор и глазам своим не поверил, оказывается в руках у него миска да ложка и пока он всё это говорил, руки его уж тесто замешивают. «Ах ты, ведьма — в ужасе закричал он, — сила нечистая, пошла вон отсюда! Я Макару скажу кто ты есть, он тебя вышвырнет как собаку!»
Расхохоталась Марьяна, прямо в лицо старику, он аж на лавку сел от неожиданности. «Ты дед глуп, что пень в лесу, — сказала она сквозь смех, — Макар всё сделает, что я велю. Любит он меня до безумия, скажу выставить тебя за дверь — выставит, велю прибить — прибьёт.» «Сама прибей, только отстань от сына!» — выкрикнул в отчаянии Прохор. «А в этом нет никакого резона, — отвечала ведьма, — я хочу чтобы ты жил долго и мучительно, видя как маяться твой сын.» «За что?» — глухо прошептал старик.
«За то, — отвечала она, — что когда — то давным — давно, один очень злобный и завистливый человек сжёг нашу мельницу вместе с моим отцом, а потом выгнал на все четыре стороны его вдову вместе с младенцем, то есть со мной. Детство моё было ужасным, полным скитаний и лишений. А потом, мать повторно вышла замуж и не за простого мужика, а за того, кто видит и слышит то, что обычным людям неведомо и знает много чего о чём люд простой не подозревает. Так стала я падчерицей колдуна, многому он меня научил и нет теперь на меня управы. Никого ты старик не любишь и ничего тебе ни дорого, кроме сынка ненаглядного, он твоё слабое место, ему и отвечать за твои грехи!»
«Это несправедливо, — закричал Прохор, — отстань от него, он хороший парень не такой, как я!» «А мир вообще устроен несправедливо!» — сказала Марьяна и вновь расхохоталась. Смех её заполнил всё пространство, отскакивая от стен лился прямо в душу старика раскалённым потоком. Она будто стала выше ростом, лицо заострилось и стало ужасным, глаза зияли как два открытых в ночь окна, а копна чёрных волос зашевелилась словно клубок змей.
Старик вжался в лавку и зажмурил глаза, страх ледяными струями впился в тело. Хотелось выскочить вон из избы, но лавка словно вцепилась в него невидимыми клешнями и он никак не мог подняться с неё. На крыльце затопал Макар, стряхивая снег с сапог и ведьма отвлеклась на этот звук, Прохор метнул в неё миску с тестом и кинулся прочь. «Беги сынок!» — крикнул он.
Макар с изумлением смотрел на обезумевшего отца, на разбрызганное повсюду тесто и на плачущую Марьяну. «Я хотела блины печь, а он начал кричать на меня и миской швырнул!» — всхлипывала она сидя на полу, маленькая, хрупкая и беззащитная. «Отец ты совсем сдурел?» — зло спросил Макар и так глянул на Прохора, что у того ноги подкосились. Он теперь для сына — никто, теперь эта девка здесь главная.
Тягостно потянулись дни для старика, под вой ветра и бесконечные метели. Сын считал, что у него плохо с головой и слушать не хотел правду о своей невесте. А та издевалась над ним пока Макар не видит, хохотала и рассказывала, что за адская жизнь ждёт его единственного сына.
Старик хотел идти в церковь, просить управы на колдунью, но не мог выбраться из дому. Лошадь не шла из стойла, вставала на дыбы и упиралась. Сам он вяз в снегу в попытке идти пешком, ветер начинал сбивать с ног и кидать колючий снег в лицо, а в свисте ветра чудился ему зловещий хохот. Деревня лежала у подножья холма, видны были окна, двери и печные трубы. Вот она, совсем рядом, за пять минут можно дойти, но старик мог лишь смотреть на неё сквозь проносящиеся на дикой скорости крупинки снега.
Беспомощно наблюдал он, как исполняет сын любые прихоти чернявой, а от него всё больше отдаляется. Отправляла она Макара в лес за дровами, а сама глумилась. «Ох не вернётся твой сын из чащобы, закружит его пурга…» Старик молил пощадить его, вставал на колени, а она лишь смеялась. Макар возвращался и старик испытывал недолгое облегчение, покуда Марьяна снова не начинала мучить его.
Рождественское утро радовало ясным синим небом, ни малейший ветерок не тревожил покой деревьев подёрнутых искристым инеем. Звонкий от мороза звук колоколов плавал над селом, над полями и лугами, замирая в лесной чаще. Прохор почувствовал в себе некоторую силу и осторожно вышел во двор. Он шёл в сторону села и колокольный звон словно помогал ему в этом. Он оглянулся назад и увидел Марьяну. Она шла за ним.
Прохор бежал, проваливаясь в снег и потеряв шапку. Она постепенно догоняла его. Наконец, он выбрался к первым домам и сразу ему попался знакомый мужичок Назар. «Назарка, выручай, — крикнул он, — прицепилась ко мне ведьма окаянная, беги скорей в церкву вели чтобы поп брал иконы и святую воду, да сюда бежал! Вон она догоняет уж…» Марьяна шла к ним, буравя темнотой своих глаз, волосы выбились из — под платка и лицо кривила страшная усмешка. Прохор не мог двинуться с места: «Беги Назарка!» — прошептал он. Мужичок скрылся за поворотом, а старик остался один на один с ведьмой.
«Оставь нас в покое, — взмолился он, — хватит изводить меня, я Макара тебе не отдам, за родительский грех сын не должен отвечать. Хочешь, при всём честном народе сознаюсь, что я батьку твоего извёл. Хочешь, дом забирай, лошадь и всё остальное. Всё отдам, только отступись…» Старик почти плакал, он в отчаянии начал снимать с себя сапоги, тулуп и рубаху. Складывая всё к ногам Марьяны. Потом, побежал в сторону церкви босиком по снегу и в одних портках. Она брезгливо смотрела вслед его жалкой удаляющейся фигуре, а после развернулась и пошла в сторону леса, оставляя за собой вереницу следов, а ветер заботливо переметал их снегом, пока не образовалась ровная белоснежная простыня.
У церкви толпился народ, когда туда подбежал старик. Бабы заохали, кто — то попытался накинуть на него полушубок, но тот безумно вращая глазами рассказывал, как в знойный летний день поджёг мельницу, как выгонял Никодимову жену и как их дочь приворожила Макара и изводила его самого. В толпе он увидел Назара. «Вот он видел эту ведьму!» — он ткнул заледеневшим пальцем в мужика, но тот лишь пожал плечами: «Не было там никого, одни мы были на улице.» Старик яростно замотал головой, безумно оглядывая толпу.
Прибежал Макар и попытался увести его, но тот всё кричал что — то про чернявую и беспрерывно плакал. «Что с тобой отец?» — допытывался он. «Марьянка меня доконала, ведьма чернявая…» — рыдал старик. «Какая ещё Марьянка?» — удивился Макар.
По весне Макар женился на Феклуше, зажили они хорошо и дружно, народили кучу ребятни. Старик не доставлял особых хлопот, он тихо сидел в углу и всё время со страхом прислушивался к чему — то. Иногда когда, ветер начинал выть за стенами старой избы, он в ужасе шептал: «Слышите? Чернявая хохочет!»
Анфиса Савина
