— Что ты, Матвеевна, каждый день ко мне ходишь и ничего не берёшь? Буду, наверное, скоро за просмотр с тебя деньги брать. Сиди уже дома, завтра Новый год встречать будем, пеки пироги.
— А то и хожу, что хочется вкусненького, а денег нет, всё думаю, может, в этом году с меня долг спишут.
В небольшом сельском магазине покупателей не было кроме Анны Матвеевны. В оставшиеся до 1 января дни нового привоза товаров не планировалось, поэтому, кому, что нужно было, уже всё купили. Лишь изредка заглядывали за хлебом или молоком прохожие. Продавец Антонина скучала, вязала внуку носки и каждодневный приход этой ничего не покупающей женщины, её злил. Месяц назад в деревне открыли первый супермаркет, и теперь о хорошей выручке можно было лишь мечтать. Хозяин магазина предупредил продавца сразу: «Если план по продажам не выполнишь в январе — закрою точку, в убыток работать не буду».
Антонина расстроилась. Почти десять лет на этом месте стояла, столько всего было, и плохое, и хорошее, но не рассчитывала вот так без работы остаться в шестьдесят три года.
Последние четыре года Александр приходил в магазин и нескольким жителям закрывал долги, помогал. Попросили всех предпринимателей, у которых есть возможность помочь, вот Александр и взял шефство над деревней, где вырос. Организовал раздачу бесплатного хлеба в магазине на время коронованной болезни. Дела у него шли тогда хорошо, мог себе позволить.
— Вот вы все надеетесь, а может, нынче не приедет. Это те года всех по домам посадили, из-за вирусяки, ни работы, ни денег не было, а нынче.
— До этого Саша помогал всем, если попросишь, а в этот раз что?
— Что? — передразнила продавец и опять принялась за вязание.
Матвеевна ушла. Антонина лишь взглянула в окно и вновь принялась за вязание. Следующий посетитель пришёл только через полчаса.
— Александр Иванович, здравствуйте, — продавщица расплылась в улыбке и даже чуть наклонила голову вперёд, приветствуя мужчину.
— Антонина Алексеевна, день добрый.
— Приехал наш Дед Мороз, не забыл, — она даже выдохнула облегчённо и открыла дверку нижнего шкафа, чтобы достать тетрадь.
— Прие-е-хал. Куда я денусь? Раз в год родным местам как не поклониться?
Перед Антониной стоял мужчина сорока трёх лет, бородатый, в шапке ушанке, и в куртке с надписью на кожаной бирке «Аляска». По его довольному выражению лица было ясно — сейчас он точно закроет долг кого-то из жителей деревни.
Антонина всем подряд просто так в долг не давала, попасть в эту тетрадь, значит, оказаться в беде. Да и отовариться можно было только до определённой суммы. С теми, кто не возвращал долги, разговор был короткий: больше его до погашения задолженности никто здесь не ждал. Копейки Антонина часто прощала. Детям леденцы раздавала, конфетами одаривала, хлебом стариков угощала, вроде как дегустация. А что там дегустировать, если одна пекарня на деревне.
Продавец всех в деревне знала, обо всех всё ведала, если не сама, так другие ей рассказывали, лучше участкового могла составить характеристику любого человека из деревни.
Поэтому Александр ей доверял, знал, что она тоже помогает, чаще в ущерб себе.
Он достал из кармана кошелёк и вытащил из него несколько купюр крупного достоинства.
— Сами в этот раз выберите с кого долг списать. А мне коробку хороших конфет ещё.
— Э, нет, Александр Иванович, так не пойдёт. Я их всех знаю, потом совесть мучить будет, спать буду плохо. Давайте как обычно. Номера назовите мне, — Антонина подала гостю коробку дорогих конфет.
— 5,10,15, — выпалил он, не думая возраст своих детей.
— Так, — повела пальцем по листу Антонина.
— Хмельницкая, Чубарева (повезло Матвеевне, не зря приходила сегодня) и Захарова.
— Захарова? — неожиданно повторил мужчина и смутился.
— Да. Вот. 15 Захарова Валентина Сергеевна, — продавец повернула тетрадь к нему и указала пальцем на фамилию, но Александр даже не посмотрел.
— Давайте не 15, а семнадцать.
— Почему, Александр Иванович? Тут бы я возразила. Но…
Она нахмурилась, чуть недовольно. Но быстро извинилась.
— Грешила в молодости она, мать мою с отцом развести хотела. А теперь…
— В смысле грешила? — очень удивилась женщина, расправив плечи. Спина у Антонины болела, но такое о Захаровой она слышала впервые.
— Александр Иванович, можно сказать, что ты у меня на глазах рос, да и когда учились, я о твоих родителях всё знала, и потом. Валя жизнь спасла тебе и твоей матери…
Тут Антонина замолчала. Увидела, что Александр странно посмотрел на неё, словно они сейчас о разных Захаровых говорили.
— Нет. Вовсе не так. Валя, как узнала, что моя мать беременна, всячески моего отца компрометировала.
— Ой, Саша, — тут Антонина прикрыла рукой рот и назвала мужчину просто по имени. — Это мать тебе такое наплела?
— Мать рассказала, почему наплела.
— Я, Александр Иванович в ваши семейные дела лезть не буду. Только теперь о том, что случилось, кроме меня знает сама Валя, да отец твой. Он видел, врать не будет. Долго по деревне совсем другие слухи ходили, но правду её же не скрыть. Когда твоей матери не стало, отец мне рассказал. Пришёл как-то в магазин, еле на ногах стоял, и рассказал.
Саша задумался, молча махнул рукой на прощанье, и вышел из магазина.
Настроение совсем пропало. Не радовал ни снежок, медленно спускающийся с неба, ни эта деревенская тишина. Александр так долго ждал, когда приедет с семьёй к отцу, как они счастливо встретят Новый год. И вдруг… Такой скелет в шкафу. Спросить у матери уже не было возможности, но вот отец… отец был жив. Новость эта всю дорогу к дому не оставляла Александра.
Он дошёл до перекрёстка и вдруг, неожиданно для себя, пошёл не домой, а к дому Захаровой. У калитки долго стоял. Собака за забором истошно лаяла, рвалась с цепи. Но Александр как будто её не замечал.
Пожилая женщина вышла на крыльцо и стала всматриваться в незнакомца.
— Что вам? — наконец спросила она, увидев, что мужчина ничего не предлагает и стоит совершенно задумчивый.
— Здравствуйте, Валентина Сергеевна?
— Да. А вы кто?
— Я Александр. Сын Ивана…, — он даже не успел произнести вслух фамилию, а женщина уже поспешила открыть ему калитку.
— Похож, — улыбнулась она и словно скинула лет десять. Разглаженные вмиг её морщины, возвращались на свои места, медленно добавляя года.
— Проходи в дом, не стой.
Александр сомневался, но за женщиной пошёл.
— Я вас всю жизнь избегал, — сказал Саша ещё в пороге и замолчал.
— Ты проходи, садись за стол. Вижу, что разговор у тебя ко мне.
— Да. Я сегодня узнал…, — Александр снял куртку, шапку и прошёл к столу. — Мне было неприятно видеть вас, если случалось. Мать тоже отворачивалась и всегда говорила, что вы сделали ей что-то плохое. Но сегодня мне сказали, что вы … Я хочу знать…
— Что рассказать? Обидную правду или настоящую?
— Обидную, получается, я знаю.
— Тогда, сорок пять лет назад я любила твоего отца. Очень. Сейчас не меньше, — она посмотрела на гостя пристально, не стыдясь своих слов. В словах этих была бесконечная нежность. Так мог произносить их только, действительно, любящий человек. — Мы встречались почти год, даже о свадьбе мечтали. А потом… потом твоя мама вернулась с учёбы в деревню. И… Не знаю, что случилось. Как будто опоила она его иным счастьем. Словно пелена на глазах моего Ванечки появилась. Ко мне он охладел быстро. В один миг. Я до свадьбы даже целовать себя не позволяла. А мама твоя… В общем. Забеременела она. Ванечка и рад был, и нет. Ревновать она стала его, к столбу ревновала, грозилась тебя сбросить, если Ваня в другую сторону посмотрит.
А тут случилось так, что мой отец вернуть Ивану решил кое-какой инструмент, давно брал. Меня дома не было. Ваня после работы и зашёл к нам. Они с моим отцом к вам домой пошли, а я как раз из магазина вернулась, даже не видела их, разминулись. Минут через пять, как переоделась, вышла я во двор, собака залаяла, и дверь в коровник открыта. Зашла в коровник, а там у нас крюк с верёвкой, вот мать твоя стоит под этой верёвкой и из-под себя стульчик, на котором я коров доила, выбивает. Я её за ноги схватила, держу, сама даже закричать не могу, отпустить не могу, ничего не могу. Только так и стояла, ноги трястись уже начали, не знаю сколько времени прошло. Слышу, отец мой и Ваня вернулись, разговаривают, я тогда и закричала. Они вбежали в коровник и сняли твою маму.
Валентина Сергеевна замолчала. Посмотрела на Александра своими серыми глазами и вздохнула.
— Выходит, я вам жизнью обязан?
Пожилая женщина лишь махнула рукой в его сторону:
— Чего ты, Саша, выдумал. Мать у тебя была чу’дная или чудна’я, тут уж сам решай, а на моём месте так бы каждый сделал.
— Не-е-ет, не скажите!
Было очевидно, что Валентина Сергеевна смущалась, прятала взгляд или делала вид, что смущена. Но Александр принимал всё за чистую монету. Столько лет прошло, а эта седая женщина напротив говорила о прошлом спокойно, без злости, значит, простила, как тут не поверишь. Она так и жила одна, без мужа и детей.
Александр растерянно положил на стол коробку конфет:
— Спасибо, что рассказали. С наступающим вас.
Пожилая женщина только пожала плечами.
— И вас с Новым годом, Саша.
Обратно к магазину Саша почти бежал. Антонина уже собиралась закрываться. Она очень удивилась, что Александр вернулся.
— Пусть… 15. У Захаровой долг спишем. И не берите с неё денег, я все затраты покрою.
Антонина очень удивилась, но послушно кивнула.
— Она не возьмё-ё-ёт, — вслед прокричала продавец.
— Скажите, что правда дороже стоит.
Уже дома, когда дети и жена ушли спать, Александр подошёл к отцу, сидевшему у печки.
— Пап, а ты был рад, когда мамы не стало?
— Чего? Ты что несёшь?
— Тяжело тебе было с ней. Да?
Отец молчал.
— Я у Валентины Захаровой сегодня был. Она мне рассказала, что тогда в коровнике случилось. Правду рассказала. А ты никогда не говорил, мать не поправлял, когда злилась и винила Валю, что она ей жизни с тобой не давала.
— Давно это было, Саша, давно. Я сам свою судьбу выбрал. Сам принял решение.
— Жалеешь?
— Тебя бы не было. Не жалею. Ты у меня вон какой! Вся деревня со мной здоровается, куда бы я ни пошёл, даже в огороде и то подходят к забору, руку тянут. Есть чему радоваться, есть чем мне гордиться.
Жена Сашу позвала спать, и он ушёл в комнату. А Иван так и сидел у печки, смотрел на угли. Вспоминал молодость, прошедшую жизнь. Вспоминал и тот день, когда уже дома, после того, что случилось, на коленях упрашивал мать Саши сохранить ребёнка, готов был на всё: врать, что Валя мешала их счастью, жениться и никогда не смотреть в сторону Валентины, на всё готов был.
— Спи, Валечка, спокойной ночи, любимая.
— Спи, Ванечка, спи, мой хороший, — засыпая у себя дома, говорила Валентина, чуть шевеля губами.
Сысойкина Наталья
