– Миш, говорить можешь? – Михаил был за рулём рабочего грузового Вольво. Но звонила сестра не часто, он включил громкую связь, – Ну, звоню тебе сообщить, – она тяжело вздохнула, – Мы завтра мать домой возвращаем.
Михаил притормозил. Он был удивлен.
– Как это домой? Там же «этот»…
– Этот … В «этом»-то и дело. Она не может без него, Миш. Терпение наше лопнуло! Так, значит, так. Возвращаем. А я тоже не хочу семью свою рушить из-за этой cвoлoчи. Не могу больше! Не могу, – голос с надрывом.
– Свет, Свет! Погоди. Я за рулем. Давай я тебе перезвоню.
– Перезвони. Только это ничего не изменит. Мы уже всё решили.
Михаил отключил телефон. Он закипал. Как это – везём домой? Ну, что сестра себе придумала! Немощная мать прожила у неё всего-то полгода. За это время стало ей не лучше прежнего – возраст. Еле двигается по квартире, плохо видит. Порой целыми днями не поднимается с постели – полный букет всех старческих напастей.
И на тебе – возвращаем! И куда? В развалюху к пьянице брату.
На сиденье спускался напарник Дмитрий, проснулся. Скоро его очередь – за руль.
– Чего там? Проблемы? – потягивался он.
– Сестра не хочет жить с матерью, везёт её назад. А брательник у меня… сам знаешь… И чего там у них случилось опять? Совсем спятили! Старшая – отказалась, вот теперь и младшая – туда же. Видно, нам с Танюхой придется мать забирать.
Михаил жил в Егорьеве. Это в получасе езды от города, где жила на окраине мать, а недалеко и сестра его Светлана с мужем. Анна, старшая сестра жила часах в трёх езды. Уж и они все были в приличном возрасте, росли внуки.
Всего у матери их четверо было.
Их брат Алексей когда-то имел все: семью, квартиру, гараж и даже старенький автомобиль. Сначала потерял семью, продал машину и гараж. Начал спиваться. Квартиру продал тоже, перед этим устроив там пожар. Пили компанией, курили. Соседи пострадали, предъявили счёт. И брат продал квартиру, приехал жить в дом к матери, в родовой их дом.
Брат и сестры, конечно, помогли, чем могли тогда. Но бедный и несчастный погорелец страдал от потери всего уж очень долго, впрочем, до сих пор страдает… Он жил на материнской шее, плача, что жизнь не удалась, а работы нормальной нет.
Сколько разговаривал с ним Михаил! Сколько беседовали сестры!
Хотя Анна была жестка. Один раз поговорила и закрыла эту тему. Сказала, что младшего брата Алексея у нее – нет, и слышать о нем она ничего не хочет. Михаил тогда даже обиделся на неё. Как так можно? Ведь матери-то он все равно – сын.
Нормальной работой младший брат считал работу с заработком не менее шестидесяти тысяч. При этом работать хотел по-минимуму. Такой работы никак не находилось.
Он прыгал с места на место, нигде не задерживаясь. Но даже те гроши, что удалось заработать или подкалымить – пропивал. Из дома уходили материнские деньги, в ход пошли и вещи. Он пропил телевизор, купленный Михаилом, продал кухонный комбайн, подаренный матери Анной на День рождения, начал водить друзей-забулдыг в материнский дом.
Правда, иногда его запои сменялись периодами – «как я жил, теперь все будет иначе». Он находил работу, заводил новые вполне приличные знакомства, и даже женщины интересовались им. Они не знали, что это «до поры…». Выглядел в эти периоды он вполне презентабельно. Мать радовалась и надеялась, что так и есть – все плохое у сына позади.
Но наступал опять период долгого беспробудного пьянства.
Дети переживали за мать, ездили, помогали. Михаил гонял братца и его друзей. Мать звали с собой, но она не соглашалась.
– Как же Леша-то, дочк? Я хоть накормлю, наготовлю …
И вот в один такой период, когда в доме у матери был сущий ад, она сама позвонила дочкам с просьбой – забрать ее из этого кошмара, сил и здоровья уже не было, она плакала.
Сначала – одной дочке позвонила, потом – другой. Михаила не просила. Дочка ведь лучше, чем сноха, как ни крути.
Анна, старшая дочь, ставила ей условия, разговаривала, видимо, жёстко, как она умела. Сказала, что заберёт, с условием, что об Алексее она больше не услышит, не увидит его и денег ему мать отправлять не станет.
– Ты подумай, Миш! – мать звонила потом ему, жаловалась на Анну, – Как же я о нем говорить не буду, если он мне сын.
Михаил соглашался. Нельзя так. Сын есть сын. Он и сам был отцом двоих детей, не понимал сестру. Ведь Анна – тоже мать. И как можно заставлять мать забыть сына!
Он злился на Анну. Своенравная она, и всегда такой была.
А теперь Михаил ехал и размышлял над звонком Светланы.
– Ну, сестричка удружила! Как это – вернуть мать домой? Совсем ведь стара, да и этот ирод там сядет ей на шею. Это все равно, что на улицу мать выбросить, – говорил он напарнику, тот соглашался.
Светлана с мужем жили в обычной двушке на четвертом этаже пятиэтажки. Дети – взрослые давно жили отдельно, в этом же городе. Потеснились полгода назад, приготовили матери комнату. Муж ее Николай все понимал. Света и за его матерью ухаживала когда-то.
Михаил успокоился тогда. Наконец-то отдохнёт мать от этого пьяницы!
Жаловаться Светлана не любила, но Михаил с первых дней понял, что дела у них идут не гладко.
– Миш, ты Леше-то позвони. Как он там? А то обижается, что не звонишь, – мать звонила Михаилу от Светланы.
– А сам чего не позвонит мне?
– Так стесняется он … Вот и ко мне сюда уж не приезжает. Коля запретил. Ты подумай, матери с сыном встретиться нельзя! – она плакала.
Михаил звонил Светлане.
– Чего вы там мать обижаете? Плачет, говорит видеться не даёте с Алексеем. Хоть увидеться-то дайте. Если трезвый, конечно.
– Да. Не даём. Такие мы изверги, Миш, – Светлана говорила спокойно, устало, – Ох, Миша! Только – ох! Понимаешь, мы вдвоем уж давно. Привыкли, что спокойно у нас все, размеренно. Мать забрали – ладно. Втягиваться начали, привыкать.
А через неделю она: можно, мол, Леша приедет? Соскучилась. Мы – ну, пусть. Как запретить? Но ей же с четвертого этажа спуститься, сам знаешь – никак. Он домой пришел, конечно.
А я к Ксюше ушла, с малыми сидела в этот день. Возвращаюсь, а он спит в ее комнате. А она на кухне суетится. Уже накормила его, значит, убирается, чего-то нам даже готовит, хоть и не готовила раньше. Ну, ладно, думаю. Жалко мне что ли тарелки борща для брата?
Разбудила его, а он опять – кофе, разговоры. А я устала, как собака, тоже ведь, знаешь, немолодая уж. И мне разговоры его о том, какие все кругом скоты, только нервы мотают. А тут и Коля пришел с работы, косится на него, не разговаривает уж и со мной. В общем, выпроводила братца.
Да только через день он опять приехал. А потом через пару дней – опять. И шумный такой, надоедливый, хоть и трезвый. Пришлось ругаться. Но я, знаешь, не больно умею, а он… Орал, дверью хлопал. Обзывал нас всяко. В общем, сердечные потом пила.
Две недели после того скандала не был, да только мать тогда душу мою рвать начала. Говорит, несчастный, жены у него нет, приготовить некому, и никому теперь ненужный. Намекает, что сестра у него – бездушная.
А мы мать забрали, Миш! Мать! А получается с прицепом в виде вот такого бугая…
– Не пускай, да и все! Делов-то, – Михаил тогда был категоричен.
– Так ведь… Ладно, Миш, будем решать проблему.
Михаил знал и о том, что пришлось вызывать Николаю полицию, когда пьяный Алексей рвался в подъезд, растревожив всех жильцов. Знал, что спускал его Николай с лестницы. Было и такое. Но в последнее время вроде, отвадили. И вот прилетела новость – мать возвращают.
Он перезвонил сестре, когда приехал на работу.
– Свет! Вы не спешите. Я поговорю сегодня с Татьяной. Перевезем её к нам. Дом у нас большой, просторный. Татьяна… Она, честно скажу, в восторг не придет, но … в общем, погодите. Вечером тебе перезвоню.
Татьяна в восторг не пришла. Но… А куда ей деваться, раз такой расклад. Две дочери у свекрови, и обе отказываются присмотреть. Со Светой она поговорила, но так и не поняла, почему нельзя просто ограничить общение матери с сыном, не пускать этого непутёвого Алексея к ней, тем самым решив все проблемы одним махом.
И включились у Тани простые человеческие амбиции. Захотелось мужу доказать, что она лучше сестер, она способна обеспечить комфорт свекрови, способна присмотреть. Да и дом у них, не их квартирам – чета. Хоть и мнят себя городскими. А ещё захотелось создать уют для матери мужа. Уже начала планировать. Надо тумбочку ей прикроватную купить, надо кулер в комнату поставить…
– Вот хотели пристроечку сделать с выходом. Теперь надо, Миш.
Михаил соглашался. Он любил свой дом. Сам, считай, построил. Когда-то продали однушку умершей матери Татьяны, поделили деньги с сестрой её и купили эту землю. Тех денег хватило только на фундамент. А дальше…
Сейчас смотрел Михаил на дом и думал, что никогда он и не мечтал, что будет у него такой вот дом!
Каждый кирпич, каждую доску помнил он тут. А как не помнить? Вот крыльцо – это сверхурочные, которые взял он тогда на заводе и впахивал три месяца. А крыша – это когда гоняли они грузы с Дальнего Востока, когда уже Михаил нашел работу дальнобойщика.
А рамы в окнах – Танины. Брала работу на дом она бухгалтерскую, помогала частным фирмам, сидела ночи напролет, в их единственной тогда комнате. А потом падала днём от усталости. Они складывали деньги в отдельные кучки на то, на сё, снимали комнату, жили в ней с двумя детьми, экономили буквально на всём. Но дом рос.
Вернувшись из рейса, отдохнув чуток, Михаил поехал за матерью. Мать была тиха, немного обижена на дочь, но покладиста и совсем немощна. Света поехала с ними, чтоб помочь устроиться.
По большому счету, никаких особых хлопот мать и не принесла. Она, потихоньку двигаясь, старалась ещё чем-то и помочь. Нет-нет, да и мыла посуду, мела местами двор. Могла и отварить кое-что, приготовить. Прибегающие порой внуки вились вокруг бабули, она знала много старых песенок и сказок.
Татьяна успокоилась и уже решила, что зря она так переживала. Дом большой – места всем хватит.
Вот только по сыну свекровь скучала, все её разговоры вились вокруг Алексея.
– А у нас Артёмка в институт поступает, на физмат. Волнуемся все, – рассказывала Татьяна про старшего внука.
– Это хорошо. А Алексей вот мой так и не выучился до конца, бросил. Предложили работу ему с жильем, вот и бросил.
– Ох, Мишка в том году зимой еле выкарабкался. Так болел! Кашель, бронхит…,– вспоминала Таня.
– А Алексей как болеет! Вы и не представляете. У него же с детства это. В детстве еле спасли…
Татьяна уж поняла: Алексей – любимый, и мысли свекрови – только о нем. Душа матери болела о младшем.
И Михаил однажды краем услышал:
– Да какой он богач? Что ты… , – мать говорила с Алексеем по телефону.
То, что брат считает его богачом, почему-то раздражало. В эти моменты Михаил смотрел на свои мозолистые шофёрские руки. Разве такие руки у богачей? Но, по сравнению с лентяем и пьяницей братцем, пропившим даже квартиру, которую получил от государства совершенно бесплатно, он, наверное, и правда, богач. Свой дом построил. Теперь помогал сыну строиться.
– Миш, соскучилась я по Лёше. Можно приедет он в выходные? – осторожно начала мать, помня ещё ситуацию с семьёй дочки…
– Нет! Нечего ему тут делать! – как отрезал Михаил. Ещё не прошла обида.
А через день «запела» Таня.
– Миш, мать весь день лежит. Плохо ей, не ест ничего.
– Заболела что ли?
– Думаю, нет. Переживает она за Лешеньку своего. Скучает. Слушай, ну, пусть приедет он. Чего ты? Посидят вон на веранде, пообщаются. Ты дома в эти выходные. Что случиться-то может? – Татьяна помолчала, – Как представлю, что стала я старая, и меня с Витькой, например, разлучили… Миш!
Михаил уж и сам переживал свою резкость с матерью, был готов уступить.
– Пусть приезжает, ладно.
В субботу приехал Алексей. Трезвый, одетый прилично и даже с коробкой конфет. Сели они с матерью на веранде, с ними и Татьяна. Михаил лишь поздоровался и ушел в гараж.
– Чаю? – предложила Татьяна.
– Чай, голодный, есть хочешь? – жалостливо смотрела на него мать.
– Да не очень, – потупился Алексей.
– Да где уж! Вижу же – голодный, – качает головой мать.
И вот уже Михаил наблюдает, как Татьяна суетится – кормит «дорогого» гостя.
Сидели они чересчур долго, Михаил общаться с братом не хотел, находил себе дела в гараже.
Алексей сам пришел к нему.
– А ты чего тут у машины все?
– Да вот, масло подтекает.
– Новую бы тебе машину-то. Только стоят они сейчас, я читал тут…
И Алексей начал «умничать», демонстрировать свои знания об автопроме, и даже давать советы. Говорил он громко, почти кричал. Сначала возмущался накрутками стоимости на машины, потом перешёл на обличение всего государственного строя.
Говорить с ним было нелегко. Он не слушал. На одно вставленное Михаилом слово, лилась тирада. У Михаила разболелась голова, и он хотел есть. Брат тут сидел уже три часа.
– Ну, все, Лёш. С матерью пообщался, давай прощаться!
– Прощаться? Так ладно… Правда электричка у меня теперь только в семь вечера. Но погуляю, ничего…
– Так там же дневная есть, – припоминал Михаил.
– А она уходит через пять минут, не успею. Ну, ничего, дождусь семичасовую на вокзале, – преувеличенно весело ответил Алексей.
– Дождись! – сказал Михаил, отвернувшись к машине.
Терпеть братца до семи с его абсолютно пустыми разглагольствованиями не хотелось совсем.
Но это был бы не Алексей, если б о своей несчастной доле он не рассказал матери.
– Ладно, мам, поеду… Правда, придется где-то до семи гулять…
Мать запричитала – пусть побудет. Татьяна смотрела на мать жалостливо. Михаил махнул рукой. Алексей понял, что беседовать брат не намерен, ушел к матери в комнату, лег на её постель. Мать счастливо охраняла его сон, а потом разбудила перед электричкой, чтоб накормить. Татьяна опять накрывала.
– Вот, выходной и ничего не сделала. А хотела и уборку затеять, и в огороде…., – жаловалась вечером она.
– Кто тебе мешал? Зачем вокруг его суетилась? – бурчал Михаил.
– Ну, как. Мать же жалко. Она ж сама не накормит… Да и пообщаться ему хотелось, рассказывал все чего-то. Только вот чего? Вроде, слушала, а так и не поняла…
– Это он любит. Только башка после его разговоров трещит. Вернее, после монологов. Кроме себя, он никого и не слышит.
В среду Алексей приехал опять. Дома была одна мать. Она его кормила, поила. А когда с работы вернулась Татьяна, обнаружила гостя в гараже.
– А что он там делает, мам?
– Не знаю. Говорит, помочь хочет Мише чем-то, – мать довольна.
Татьяна направилась в гараж. Алексей мыл машину. Лужи растекались вокруг.
– Здравствуй! Ты зачем это?
– О! Привет! – разогнулся Алексей, – А я тут рядом был. Думаю, дай заеду. А заехал, решил помочь. Вот Михе машину помою.
– Он что, попросил тебя?
– Неет. Я сюрприз ему делаю.
– Не думаю, что понравится ему такой сюрприз. Он и меня-то к своей машине не подпускает. И не моет он так. Керхер у него.
– Так я ж не в моторе копаюсь, просто мою, вроде, чисто. Вот, и тряпки нашел тут.
Татьяна знала своего мужа хорошо. Михаил любил порядок, был педантичен. Тряпка, которой мыл Алексей машину, была предназначена для стекол. Но даже это не столь возмутило её. Бог с ней, с тряпкой. Но как можно так бесцеремонно влезать в чужие дела, в чужую жизнь?!
Она пошла в дом.
– Тань, Тань! Котлеты-то Леша съел, я вот достала из морозилки мясо на ужин, чтоб разморозилось. Но деньги-то возьми. Возьми с моей пенсии. Уж прости, но голодный ведь он… А Мише лучше не говори, не говори…
Татьяна села на стул, тяжело опустив руки. Котлеты было не жаль. Но присутствие в доме этого Алексея очень напрягало. Михаил был в рейсе, звонить ему или не звонить?
Вечер уже не казался добрым, хоть мать и выглядела счастливой – ее сын был рядом, сытый и довольный.
– Танюш, он у меня заночует, ладно? В комнате моей? – как бы походя пробормотала мать.
– Там же одна кровать, мам.
– Так я вон на диванчике лягу, в зале…, мягкий диванчик-то.
– Нет, я должна позвонить Мише.
– Не надо, не надо… Чего его сердить-то? За рулём ведь, мало ли.
– Пусть уезжает, мам.
– Так ведь уж и последняя электричка ушла, – загоревала мать, – Не на чем ему уехать-то. Господи, брат ведь мужа родной. Разе на улицу гнать?
– А почему он её пропустил, скажи пожалуйста? – Татьяна всплеснула руками, – Пусть на такси едет, раз так!
– Такси…да что ты! Чай там денег сдерут… У него сейчас нету.
– Я оплачу.
Татьяна набрала номер такси – сумма её расстроила.
– Алексей, а ты почему на электричке не уехал? – спросила она, когда зашёл Алексей в дом.
– Заработался, пропустил. Смотрю – а уж время.
– Я позвоню Михаилу, спрошу, можно ли тебе остаться в доме.
Она пугала. Звонить Мише не хотелось. Она знала его ответ, скажет – гнать ко всем чертям. А как тогда мать? Она же расплачется, ночь спать не будет. Все и будет думать – как там ночью бедный её мальчик…
Татьяна махнула рукой. Пусть уж переночует. За ужином молчала, Алексей заискивающе заглядывал ей в глаза, помогал по кухне. Семенила за ним и мать.
– Я уж как-нибудь, как-нибудь. А ты спи уж под ватным одеялом-то.
Татьяна достала и одеяло для матери, постелила ей на диване.
– Ты уж не сердись. Не сердись, Танюш! Он всего лишь ночку переспит и уедет. Только ночку…
А Татьяна с тоской вспоминала свои вечера, когда муж был в рейсе, а она, приходя домой с работы, была предоставлена сама себе: хочешь – лежи у телевизора в халате, задрав усталые ноги и жуй вкусное, хочешь – займись домашними делами. По настроению. Такие вечера она любила, и это совсем не потому, что муж дома – в напряг. Нет… Просто иногда хотелось побыть и одной.
Татьяна постучала утром в комнату, где спал Алексей.
– Утро доброе! Проспишь утреннюю электричку. Может на автобус со мной?
– Алексей продирал глаза. Не-не, я сейчас встану и на электричку пойду.
Присутствие чужого человека в доме ощущалось необычайно. Вот вроде и вещи все лежат на своих местах, и не изменилось особо ничего, лишь появился чужой мужской дух, но… Дом обладал своим особенным уникальным полем. Здесь уходило состояние тревожности, забывались рабочие проблемы, приходило расслабление. Одним словом, возникало ощущение комфорта.
Но сейчас казалось, что светлая энергетика дома уходит.
Вечером Татьяна шла с автобуса и мечтала – сейчас подрежет виноградник в беседке, сейчас… Потом вспоминала непрошенного гостя и расстраивалась. Он, как клещ, впился и забирал силы.
Отвечая на вопрос, когда же уехал Алексей, мать прятала глаза. Вероятно, уехал только недавно.
Татьяна злилась:
– Мам! А сколько это будет длится? Вроде, взрослый человек, а не понимает, что в гости ходят по приглашению хозяев.
– Да? Да… Это ведь я виновата. Позвала-то его я. А ведь верно – я здесь не хозяйка. Кто я здесь…приживалка…
– Ну, зачем ты так? Разве мы к тебе плохо относимся?
– Хорошо. Что ты! Очень хорошо! Разве я говорю, что плохо?
– Так какая же приживалка? Чего ты говоришь-то?
Мать посеменила в свою комнату, вынесла тыщу.
– Вот возьми. Это я за сына. За то, что приветила, в гости позвала…
– Мам! Забери! Забери, я сказала! – Татьяна уже кричала, взяла деньги и засунула свекрови в карман халата, – Не нужны мне твои деньги, мне покой нужен! Просто, покой!
Мать прослезилась, пошла к себе в комнату. А Татьяна пошла пить сердечные. Все планы на вечер по наведению уюта во дворе были перечеркнуты отвратительным настроением.
Она рассказала все Михаилу, когда вернулся он из рейса. Как не рассказать, если брат похозяйничал в гараже.
– Миш, прошу только. Не кричи на мать. Не надо. Она уж и так расстроена.
Михаил был зол, но на мать не рыкнул. Сдержался.
Через несколько дней мать попросила Михаила помочь Алексею – у него долги. Кто-то требует с него деньги. Михаил отказал.
Вскоре у матери потерялась пенсионная карточка. Она не признавалась, но вероятнее всего, она уже была у сына. Карточку блокировали, выписали новую, матери не отдали. Она соглашалась с таким решением, но утирала слезу.
Алексей долго не появлялся. Они уже успокоились, но тут соседка поведала, что Алексей приходил в их дом, к матери, когда их не было. Правда, ненадолго. Татьяна была не особо расчётливой, сосиски не считала. И если и видела, что в холодильнике продукты тают, думала, что у кого-то проснулся аппетит.
Но когда начала считать, поняла – мать подкармливает сына. Татьяна сразу решила позвонить Мише, уже набрала, потом передумала – он и так на грани срыва на мать.
Она сбросила вызов, вскочила со стула, рванула в комнату к матери. Спросить захотелось: это почему это на их зарплаты питается ещё здоровый сорокапятилетний бугай! Им что, помогать некому? У них дети, и уж трое внучат! Дочь в декрете, сын строится!
Но остановилась на полпути, схватилась за голову. Представила реакцию свекрови: испуг в глазах, слезы. А потом целый день лежать будет, отвернувшись к стене, есть отказываться.
Господи, что ж делать-то!
Какая-то двойственная ситуация… Свекровь умрет с горя, если ограничить, оградить её от сына. И жить вот так – невозможно!
Татьяна набрала номер Светы. Всё желание доказывать сестрам мужа и ему самому, что она лучше справится, растворилось, ушло в небытие.
Света выслушала внимательно. Потом ответила.
– Танюш, послушай. Вот недавно говорили об этом с Аней. Я ведь на неё обижалась, не понимала. А теперь ее слова повторю. Алексей слабохарактерный, безвольный и пьющий. У него нет никаких принципов, нет совести. Это понятно. Но дело всё-таки не в нём. Если б в нём! Если бы можно было оградить мать, мы б оградили. Но дело в ней самой. Она без него не может жить. Они – одна семья, а мы, как бы вклинились в их отношения. Весь смысл её жизни – это он. Вот она лежит там у вас на мягкой постели, а думает – где сейчас он, и кусок ей в горло не пойдет, если думает, что он голодный, и получать радости она не хочет, если он несчастный, если он – не при ней.
– Да. Ты права, Свет. Я уж тоже это поняла.
– Ей бы вот вы ещё взяли и его в дом, усыновили, тогда б счастье, – Света улыбалась.
– Ну, уж… Это увольте. У меня после двух часов общения от него голова начинает болеть!
– Это ты ещё не столкнулась с ним с пьяным….
Столкнулись и с пьяным. Алексей ввалился в калитку, чуть держась на ногах. Таня была на огороде, не видела. Услышала только, как мать кричит, гонит его. Михаила дома не было.
– А ну-ка, уходи! – она снимала грязные перчатки, доставала из кармана мобильник, чтоб позвонить Михаилу. Хорошо, что в этот момент он был недалеко – у кума на этой же улице чинили машину.
– Давай! – орал Алексей на всю улицу, – Давай, звони своему благоверному! Он у тебя буржуй недорезанный! Денег родному брату пожалел. А меня! Меня убьют, понимаешь! Денег вам все жалко! Жмоты! Ха! Крутые они…
Он оскорблял, обзывался, бил кулаком по перилам с силой. Татьяна ахала от испуга. Перила скрипели. Мать, чуть не плача, уговаривала сына уйти.
Прибежали мужчины, Миша с кумом. Алексей сразу притих, долго уговаривать его не пришлось, ушел сам. Шёл по улице, качаясь, останавливаясь и оглядываясь. Улыбался, махал им рукой и кланялся низко – паясничал.
– Мам, он больше сюда не придет никогда! Ты поняла? – рубанул Миша матери.
– Поняла, Миш, поняла…
Но он пришел опять, и опять пьяный. Калитка была заперта. Он бился плечом и ногами так, что погнул железо. Татьяна была дома, Михаил – в рейсе, кум – тоже на работе. Она испугалась, позвонила соседу, молодому мужчине.
Тот вышел, поговорил. Грохот и крики прекратились, но вскоре сосед сообщил, что гость никуда не ушел. Спит в кустах возле их дома. Она позвонила дочке:
– Лер, не приходите сегодня с Катюшкой. У нас тут гость в кустах… И я уйти не могу. Мало ли…
Пришлось дочери решать проблемы. Собиралась она ненадолго оставить Катю с бабушкой, чтоб съездить на прием в женскую консультацию. Но спокойная жизнь Татьяны все больше превращалась в кошмар.
А мать жалела Лёшу. Говорила только о нем, звонила ему каждый день по нескольку раз. Иногда звала в гости, когда хозяев нет, а иногда плакалась ему в трубку, что позвать не может, потому что тут она – приживалка.
Мать скучала по сыну.
***
– Свет, говорить можешь? Ну, звоню тебе сообщить, – он тяжело вздохнул, – Мы завтра мать домой возвращаем.
– Ох! Этим и должно было кончится. Мы полгода терпели.
– А мы вот и четырех месяцев не вынесли. Татьяна у меня вон вообще слегла. Из больниц не вылезает. Никакой жизни…
– Ты, Миш, не переживай. И Тане скажи, что мы уж понимали, что невозможно это… Мы тут с Анной покумекали. И так, и сяк думали… Даже про пансионаты узнавали, но, Миш, не сможет она без него. Изведется вся.
– Это – факт.
– Везите её домой. Это лучшее решение. Только давайте распределимся, как ее навещать будем. Анна часто не наездит, далеко, но сказала, что возьмёт на себя последние выходные месяца. Я по вторникам смогу…
Они распределили дни, когда будут ездить к матери, чтоб подкормить, чтоб приготовить, чтоб навести порядок. Подключились и двое взрослых внуков. Получилось, что через день – два они ее будут навещать.
Свозили мать в банк, взяли под контроль её расходы. Хоть дело это было бесполезное, мать все равно не сможет не накормить любимого сына. Сама голодать будет, но его накормит. Сын ведь.
Но это уже её личные траты. Тут уж пришлось смириться, потому что до Алексея достучаться не представлялось возможным… «Этот», как звали его все, как раз виноватым себя ни в чем не считал.
Просто ему не везёт в жизни, как повезло им. Просто он несчастный, всеми брошенный, одинокий.
Вот только мать его и понимает …
Рассеянный хореограф
