Вернувшись домой с работы, Вера повесила на вешалку сумочку, сняла модный пиджак, повесила рядом. Подошла к зеркалу, пристально вгляделась в отражение. В прихожей было темновато и Вера включила свет.
Она коснулась рукой щеки, словно увидев себя впервые.
«Господи, какая старая, господи…» — на вдохе прошептала она, но тут же сама себе дала пощёчину: — «Не сметь! Соберись, тряпка!»
В коллективе Веру уважали. Считались с её мнением, спрашивали совета. Она была сильной. Намного сильнее окружающих её людей. Жизнь словно проверяла её на прочность: сначала на объекте трагически погиб муж, а вот теперь смертельно заболел единственный сын, Юра.
Она всё ещё верила в чудо, даже заказала перевод статьи одного авторитетного медицинского журнала, где писали, как различаются протоколы лечения в разных странах, в которых выживаемость выше. Друзья и знакомые помогли Вере собрать крупную сумму денег, сноха, Альбина, тоже внесла ощутимую лепту, объявив сбор средств по своим знакомым.
За границей было куплено безумно дорогое лекарство, и пришлось заплатить едва ли не столько же, чтобы оно оказалось в больнице у Юрия. Какие надежды они возлагали на препарат! Но оказалось, что лекарство это помогает не всем, либо их обманули, всучив подделку. Экспертиза стоила ещё больших денег, а семья залезла в долги. Теперь сын лежал дома, а они со снохой ухаживали за ним.
«Соберись, тряпка!»— снова сквозь зубы сказала себе Вера, и обернувшись в сторону комнаты, где лежал сын, крикнула: — Юра, я дома!
Сын не ответил, то ли был слишком слаб, то ли спал. Он теперь почти всё время спал.
Переодевшись в домашнее и тщательно вымыв руки, Вера для порядка стукнула в дверь и вошла.
Эта комната и раньше принадлежала сыну. Здесь всё осталось так, как было, когда он жил здесь. На стенах висели постеры модных в пору его студенчества групп. Вера Васильевна увлечение такой музыкой не одобряла, но и не препятствовала, хотя длинноволосые рокеры в лосинах её смущали.
С женой, Альбиной, Юрка познакомился как раз на концерте таких чудиков. Вера думала, что девчонка «залетела», и была удивлена, узнав, что это не так. Сын был влюблён. Альбина, вроде тоже. Молодые съехали сразу, как появилась возможность, хотя Вера их не гнала. Теперь вот, им пришлось вернуться. Здесь от больницы ближе, да и денег на съёмное жильё не было.
— Привет, мой золотой! Ну, как день прошёл? — спросила она сына, наклоняясь, чтобы поцеловать его.
— Нормально… Медсестра была до тебя, недавно ушла.
— Уколы делала? Тебе возобновили терапию? Почему я не знаю?
— Принесла какие-то бумаги на подпись. Для поликлиники.
— Какие бумаги? — насторожилась Вера, — и ты подписал?
— Ну, какие. Отказ от её услуг. Подписал, — сказал сын, и потянулся за очками. Рядом лежала книга, и он открыл её, явно давая сигнал матери, что намерен читать. Но мать забрала книгу, и присев на стул у кровати сына обронила упавшим голосом:
— Почему? Почему отказ? Это.. как? А Альбина где была?
— Мам, отдай книгу, — попросил Юрий, — Альбина больше не придёт. Мы так договорились. Я устал, мама.
***
Веру Васильевну считали сильной потому, что она никому и никогда не открывала свою душу. Не плакалась, встречая удары судьбы. Была тверда, как алмаз. Никто не знал, что она разговаривает с зеркалом. Что только ему она открывает, какую боль испытывает. Это старое зеркало досталось ей по-наследству от прабабушки Агриппины. Когда Верочке было всего девять лет, они с матерью приехали навестить старуху в её доме. Очередной раз они пытались уговорить бабушку, которой было девяносто шесть, переехать в город, чтобы ухаживать за ней.
— Никуды я не поеду, — шамкала Агриппина Силантьевна. Зубов у неё почти не осталось, и иногда было совершенно непонятно, что она говорит.
— Ну, бабушка! Я тебе буду книжки читать! — говорила Верочка. Как Лизанька графине!
— Ах ты, моя умница! — вытирая кончиками платка слезящиеся глаза говорила, расстрогавшись, бабушка, — спасибо, Танечка!
— Ба, ну ты чего, — качала головой мать, — Танечка это я, твоя внучка. А это — Верочка, правнучка твоя! Поехали, а? Там и поликлиника у нас рядом. Ветеранам войны протезы зубные бесплатно!
— Никуды я не поеду… Здесь родные могилы. И я лягу с ними! С Иваном и Леночкой. Прости меня, Верочка!
— Я Танечка… вздыхала мать.
Перед самым отъездом старуха поманила Веру кривым коричневым пальцем:
— Поди-ка, Верочка. Сядь.
Вера села и прабабушка села рядом. Седые волосы выбивались из под платка. Вчера Татьяна её подстригла, так как Агриппине стало сложно промывать длинные волосы. Татьяна просто взяла и отрезала длинную тонкую косу, а потом сделала бабке стрижку. Той поначалу понравилось, но после она расстроилась. Красота оказалась непрактичной.
— Да бабуль. Что ты хотела мне сказать?
— Как помру…
— Ну, ба!
— Не перебивай, — строго сказала Агриппина, — стало быть, как схороните меня, заберите зеркало. Раму для него ещё муж мой, Иван, смастерил. Как Леночка, первая дочка моя, в войну померла, я чуть умом не тронулась. А зеркало это непростое. Оно боль забирает!
— Правда? — с восторгом спросила девочка, — у меня однажды так зуб болел, я прямо плакала!
— Нет, милая, не то ты поняла. Душевную муку забирает… потом, как Иван мой кончился, я уж немолодая была. Дочка наша, бабка твоя, в город уехала. Такая тоска меня взяла, отравлюсь, думаю. Пока есть, кому схоронить. Села перед зеркалом, смотрю в него, а мне Иван мерещиться. Я его перекрестила, а душа-то мается. Ну рассказала все свои печали. И… полегчало мне.
***
Агриппина Силантьевна прожила ещё три года. Снова отрастила косичку, но стричь себя больше не просила. Когда она умерла, родным сообщили не сразу, потому что старуха осталась одна в деревне. Раз в месяц приезжал почтальон, приносил пенсию. Он и обнаружил тело.
Из избы пропало всё, что так или иначе, могло сгодиться в хозяйстве. Старинные ухваты, горшки, чугунки — всё это добрые люди сдали в металлолом, неплохо по местным меркам заработав.
Но зеркало осталось, чья-то заботливая рука накрыла его тёмной занавеской. Вера, которой к тому времени было двенадцать, сорвала её, за что тут же получила нагоняй от матери.
— Что-ты делаешь, нельзя!
— Почему? — искренне удивилась девочка.
— Так положено, — зашептала Татьяна, — пока сорок дней не прошло, зеркало должно быть закрыто! — и она снова набросила на него ткань.
Тогда Вера рассказала матери, про то, что сказала ей баба Агриппина. Мать согласилась забрать зеркало, но с условием, что оно будет упаковано в бумагу, пока не истекут сорок дней. Дата эта была весьма условная, ведь точного времени и даже дня, когда Агриппина предстала перед Господом, не знал никто. В морге им назвали число, его и выбили потом на дощечке, которую оставили на могилке.
***
Да, давно Вера не была на кладбище у своих! Давно нет в живых ни бабушки, ни мамы… И Юрий вот… — она старалась не думать о том, что говорили врачи. А врачи говорили, что её сыну осталось немного.
Только зеркало у неё осталось. Но теперь она не чувствовала его помощи. А узнав, что Альбина собрала вещи, и покинула их с Юрием, она сломалась. Они столько пережили, и вот, Альбина ушла, не попрощавшись. Понятно, испугалась трудностей. Слабачка!
Для Веры был для неё страшный удар, потому что всё, что должно быть чувствовал её сын, она воспринимала в десять раз острее.
Сначала она хотела лично поговорить с снохой. Но едва услышав её голос, повесила трубку — горло сдавили рыдания. Как она могла? Как можно быть такой лицемерной? А ведь притворялась, что любит Юру.
Чтобы не бередить раны сына, Вера повела себя так, словно Альбины никогда не было в их жизни. И пока он спал, она убрала её фотографию с его тумбочки. Вытащила из рамки, порвала и сожгла в раковине.
— Дрянь! — шептали Верины губы, а в глазах отражалось пламя, которое пожирало ставшее ненавистным лицо.
Чтобы справится с гневом и выплеснуть чёрную ненависть, словно ртуть, плескавшуюся в душе, она пошла к зеркалу.
Упершись руками в рамки, она смотрела на своё отражение, и словно мантру, твердила одно слово: «Ненавижу».
— Мама! — донесся до неё голос сына из комнаты.
— Да, сынок! — надев на лицо улыбку Джоконды, она впорхнула в комнату.
— Мы горим что-ли?
— Нет, нет. Я сейчас включу вентиляцию! — она подошла и включила очиститель воздуха.
— Мам! А где фотография Альбины?
Вера зависла. Она не ожидала, что сын спросит. «С глаз долой, из сердца вон»— так, кажется, говорят.
— Я… я не знаю. Может, сквозняк… упала? — она посмотрела за тумбочку, — а может, Альбина сама её забрала?
— Она что, приходила? — спросил Юрий, не отрывая глаз от Вериного лица, — мы договорились… в общем, это я попросил её уйти, а она всё рвётся… так она приходила?
— Не знаю. Меня не было, — снова соврала Вера, — но хочешь, я спрошу у неё.
— Не надо! — устало махнул рукой Юрий, — неважно… фотка найдётся.
Вера вышла и выдохнула за дверью. Она ругала себя за проступок, и решила встретится с невесткой. Теперь у неё был повод. Она боялась, что Альбина не захочет с ней разговаривать, но ошиблась.
— Слушаю. Говорите! — услышала она голос невестки, — Юра, это ты? Юра, не молчи!
— Нет это не Юра, — стараясь говорить как можно спокойнее, ответила Вера, — это Вера Васильевна.
— Здравствуйте, — еле слышно отозвалась Альбина, — что-то случилось? Что с Юрой?
— Ты же понимаешь, что он хотел тебя освободить! А ты и рада стараться! Как ты могла оставить его?! — не выдержав, крикнула Вера Васильевна и закусила губу. Она совсем не то собиралась сказать снохе.
— Не кричите, Вера Васильевна. Я люблю Юру, и молюсь за него. Он сказал, что ему будет спокойнее, если я уйду,— ответила Альбина, — и правда, ему же стало лучше!
— Как… Лучше? Правда? Это он тебе сказал? Господи, ну говори же! — Веру словно окатила тёплая волна.
— Мне звонил Пётр Иванович. Сказал, что последние анализы показывают положительную динамику. Возможно, наше лекарство всё же сработало! Если так дело пойдёт…
— Подожди! — Вера почувствовала, что ноги стали ватными, и присела на стул.
— Так говорить или подождать?
— Говори!
***
Вера летела домой, как на крыльях. Она хотела собственными глазами увидеть прогресс, о котором говорил лечащий врач сына. Ворвавшись в квартиру, она сняла туфли, но проходя мимо зеркала мельком взглянула в него. Ей показалось, что поверхность зеркала словно подернулась паутиной. Она посмотрела на своё отражение и отшатнулась — ей привиделась прабабка Агриппина. Когда она успела стать на неё так похожа?
«На что ты надеешься, всё равно он умрёт», — сказала Вера своему отражению. Но это были не её слова. Она всегда верила, что сын поправится.
«Ты всё врёшь!» крикнула Вера. Ей казалось, что она сошла с ума.
«Скоро придётся занавешивать зеркало на сорок дней» — мелькнула мысль, но тоже словно извне. Тогда она взяла металическую ложку для обуви и шарахнула по стеклянной поверхности, после чего потеряла сознание.
Сын слышал крик матери и звук удара и заволновался.
— Ма-а-ам! — крикнул он, с трудом поставив ноги на пол. Мышцы за время бездействия стали, как чужие. Он, опираясь на стул, подошёл к двери и толкнув её, увидел мать, сидящую на полу. Спиной женщина прислонилась к стене, голова упала на грудь. Старинное зеркало пошло трещинами, и выглядело странно. Из трещин, как из ран, текла чёрная амальгама.
Юрий, силился поднять мать, но ему не хватало сил. Тут в дверь позвонили, и он сдался. В дверь звонили всё настойчивее. Наконец, послышался лязг ключа. Это была Альбина.
— Что вы не открываете, хорошо, что ключ… — тут она увидела всю картину, и прошептала: — Ой, Юра… ты.. а что с Верой Васильевной?
Тут Вера застонала, и тряхнув головой, открыла глаза.
— Где я? — спросила она, рассеяно глядя вокруг.
— Мам, ты дома. Ты что, упала? Сильно ушиблась? — спросил Юрий.
— Давайте, я помогу вам встать! — засуетилась Альбина, — сейчас позвоним в скорую, обморок без внимания оставлять нельзя! — она сняла трубку и только хотела набрать номер, как Вера, каким-то дребезжащим, незнакомым голосом произнесла:
— Никуды я не поеду!
