— Надежда, ты хоть фортку то прикрой, выстудило совсем! Ветер ледяной, совсем застудить меня хочешь что-ли? Слышишь? Молчииишь всё, словно немая. Ну молчи, молчи, домолчалась уже. Наш Николай Семеныч тебе бы сказал, да нет уж его. А мы вона как, вместе с тобой оказалися. Неисповедимы пути твои…
— Наш Николай Семенович? Наш? Постыдились бы ты говорить так, Капитолина, креста на тебе нет! Да если бы не моя немощь, если бы ноги мои ходили, да было куда идти, разве бы я тут была рядом с тобой? Да ни за что на свете. А теперь вот только и могу, что по этой комнатке двигаться, да и то с грехом пополам! И не смей со мной говорить о Николае Семеновиче, не смей, бесстыдница! И как язык у нее только поворачивается, ну что это, люди добрые, как мне жить теперь? — Надежда Алексеевна обернулась к иконам, в уголке висящим и сухими дрожащими губами стала шептать молитву:
— Иже еси на небеси…да избави нас от лукавого … спаси и сохрани. Хоть весточку какую принеси, Господи, дай знать о деточках моих, хоть дожить бы до этого дня, когда их увижу!
— Надя, принеси хоть чуток водички, рот засох совсем, уж я молчала-молчала, не хотела мешать тебе, — Капитолина молвила робко, примирительно, едва дождавшись конца молитвы. Надежда Алексеевна зыркнула на неё строго, но беззлобно. Пошла, держась за стену и шаркая ногами в дырявых валенках к ведерочку с водой, накрытому хилой досточкой. Дрожащей рукой зачерпнула корявым ковшом и налила в кружку водицы. Глянула на Капитолину, добавила ещё чуток, — Полведра лишь осталося, а когда теперь Васечка принесет, кто же его знает! Капитолина пила воду, облокотившись тощим локтем о сундук, на котором лежала на старой драной пальтушке. Напилась, устала, аж задохнулась, да чуть не рухнула всем костлявым изможденным тельцем на жесткое своё лежбище, — Ой оппилася, благодарствую тебе, Надя! Пропала бы я без тебя то, ты ж спасение моё. Лихоманка совсем меня подкосила. Ты не кляни меня, может когда и простишь, может простишь? А?
Лицо Надежды Алексеевны смягчилась, она дошла до топчана, присела. Слова молитвы ещё звучали в голове, о детях были все её мысли. Как там Маруся, младшая, да муж ее Александр Иванович, да их дочери, две звёздочки, Иришка и Риточка. Уж и забыла, когда и виделись. Нет от них вестей, второй год уж нету. Александр Иванович после финской комиссован. Говорили на оборонке они, где-то на Урале, а писем всё нет и нет. Внучки поди уже совсем большие, хоть бы свидеться, здоровье совсем плохое. А сына Генашу ещё дольше не видала. Пропал, нет вестей от него, да и куда ему писать, может и не ведает он, где мать его теперь обитает. Потом последыша вспомнила Надежда Алексеевна, отвернулась к окошечку, чтобы Капитолина её слез не видела. Помер от тифа Коленька, двух годков ему даже не было.
Капитолина опять заворочалась на своём сундуке, поговорить ей охота, видно полегчало:
-Ну не хочешь о Николае Семеныче, так хоть о детях давай поговорим, Надя! Что в молчанку то играть. Вишь, как связала нас опять с тобой жизнь нежданно-негаданно, кто бы думал, что так сложится? Ты хоть знаешь что про своих то? У меня вот Оленька к мужу на Кубань как уехала, так и ни слуху ни духу. А Иван писал мне, что вроде Генку твоего видал.
Надежда Алексеевна вздрогнула, но виду не подала. Что толку разговоры разговаривать. Капитолина сама еле живая лежит, слабость, да и ноги подморожены. Ждать надо. Весны ждать, да вестей хороших, может и дождутся.
Зима отступала нехотя. Поначалу солнце даже в мороз стало пригревать сильнее и капель весело забарабанила по окну. Соседский Васечка всё так же помогал им, а Надежда Алексеевна угощала его содовым лепешками, что пекла на керосинке да картохами в мундирах. Ноги её зажили, да и Капитолина поправилась. А с солнцем и сил прибавилось. И они ходили на базар, глядя, как щебечут воробьи и купаются в лужицах. И продавали то, что ещё с прошлых времён осталось, или просто меняли вещи на хлеб.
А ближе к лету случилась радость. Однажды дверь их комнатки отворилась, и вошли двое. Пилотки на бок, медали блеснули, звякнули, глаза сияют!
— Ванечка! — Капитолина первая увидала, кинулась, обняла сына. Ждала и дождалась. Пришёл сынок к матери, знал ведь, что тут она, ждёт его.
Надежда Алексеевна подслеповато прищурилась, не может быть, сердце ухнуло, — Геночка, Генаша, как ты меня нашёл? Я ведь тут только с той осени, думала, как тебе сообщить, а ты и сам, сыночек! Обхватила руками, бормочет ему, как Капитолина её встретила поздней осенью голодную, полузамершую, да к себе привела в комнатку. Как не хотела она идти к бывшей гувернантке своих детей, что от мужа её своих детей нарожала, да сил не было отказаться. А Гена обнимал её, — Мама, мама, теперь всё хорошо будет, всё будет хорошо!
Братья по отцу Иван и Гена выставили на стол пайки свои, сахар, чай заварили. Рассказали, как однажды встретились, как косились поначалу друг на дружку. Как Генаша Ваню тащил, когда их контузило, но Гену послабее, вот он и тащил, из последних сил тащил того, с которым и знаться не хотел. За мать обида жалила, что батя ещё сына хотел, а мама слаба была. А у них хозяйство большое, мельница, заводик кирпичный, на кого всё это? И сошёлся Николай Семёнович с гувернанткой Капитолиной. Сын Иван родился, потом Ольга, да Сенечка. Сенечка не выжил, дом, заводик и мельницу отобрали, отец их Николай Семёнович помер вскоре. А их всех разбросала жизнь, да так, что думали и не увидятся никогда.
Потом Генаша к Капитолине подошёл. Переборол обиду старую, — Спасибо вам, Капитолина Петровна, что маму не бросили, вовек не забуду, спасибо вам за это.
Кто бы мог подумать, да жизнь вот как рассудила. До самой старости жили вместе Надежда Алексеевна и Капитолина Петровна.
Не смогли после всего пережитого они расстаться. Дети собрались, съехались обратно к матерям своим. С мужьями, с внуками. Жильё отстроили, чтобы все рядом жили, не расставались больше. А главное, чтобы матери живы и здоровы, да рядышком были.
— Капа, душа моя, ты чего молчишь? Вставать то хоть собираешься? — как-то под утро зашла Надежда Алексеевна к товарке своей, к подруге нежданной негаданной, с которой теперь все пополам они делили. И внуков воспитывали, и детей привечали. — Капа, ты пошто разоспалась так, вставай, я уже и каши наварила. Оленька скоро приедет, да что с тобой?
Глянула, а Капитолина тихая лежит, улыбка на лице только счастливая. Надя так и осела рядом — не может быть! Да как же, Капа, я же тебя старше, а ты вот так?
Не надолго пережила свою товарку, судьбою данную подругу нежданную Капу, Надежда Алексеевна. Но живут их дети, внуки и правнуки. И не судят, не осуждают ни деда-прадеда Николая Семёновича, ни бабку — прабабку Надежду Алексеевну, ни Капитолину Петровну.
Они жили- выживали и преданы были главному — выручали, спасали друг дружку, как могли. Они прошли свой путь, как смогли. И только Бог им судья.
