Первое слово, которое я выучила в детстве, было «эгоистка». Нет, все же, наверное, не первое, но одно из самых первых. Оно хорошо и быстро вошло в мою голову, потому что сложное, потому что непонятное и потому что никто не объяснял его значение.
Кто такой эгоист? Это — я. Слово было привычное для меня и легкое в произношении. Я его слышала почти каждый день с сердитой, обиженной, расстроенной или отчаянной интонацией, когда уже нет сил что-то еще объяснять или требовать.
Бессмысленно. Взмах рукой в пустоту, типа, что с нее еще возьмешь, она же эгоистка.
Сестра в моменты, когда родителей не было рядом, шипела или ругалась на меня: «Ты — эгоистка, ты не думаешь о маме!», а я смотрела в пространство, упрямо сдвинув брови и думала… много думала. Думала, что все странно и непонятно. Я не хочу быть эгоисткой, я хочу быть хорошей и заботиться о других людях. Но как-то так всегда складывается, что я не задумываюсь об этом. Я просто несусь, как паровоз на полной скорости, пока меня не остановит мамин крик или шлепок. А потом я осознаю, что я опять эгоистка, я все сделала не так и не подумала ни о ком другом, кроме себя.
По вечерам мама нас укладывала спать и всегда читала на ночь книжки. Сестра умела читать, а я еще нет, но в любом случае, это же так приятно — лежать в теплых пижамах в кровати и представлять картинки из сказок и рассказов под родной мамин голос. Читала она замечательно, с интонацией и хорошо поставленным за долгие годы тренировки подобного чтения голосом. Когда заканчивалась одна сказка, мы выбирали новую. Голосованием или моим криком. Мама практиковала демократию, это значило, что за новую сказку надо было голосовать. У меня и старшей сестры вкусы и мнения редко сходились. Разница в возрасте у нас с ней составляла два с половиной года. Но почему-то очень часто эти самые вкусы совпадали у нее и мамы. В такие моменты демократия торжествовала: два голоса против одного моего.
И тут я начинала кричать, требовать, заявлять, что я не буду слушать их глупые сказки, а хочу свою. Ту, что я ждала уже давно, которую хотела еще в прошлый раз. Но мама не хотела читать неинтересные сказки, она хотела читать лучшие. А я просто не знаю новую и не понимаю, насколько она интересная. Вот сестре интересно, но она не отстаивает свое мнение криком, а я почему-то не хочу уступить.
Я в ответ кричала, отворачивалась, дулась, отказывалась их слушать и закрывалась одеялом с головой. Но убежать не удавалось. Комната была одна, кровати наши с сестрой стояли рядом, а мамин голос, который начинал читать очередную книжку, пробирался даже под одеяло и подушку, которыми я пыталась укрыться. И я слушала. И картинки сами собой появлялись перед глазами, меня уносил вдаль ковер-самолет, стрекоза, на которой летели Карик и Валя, сапоги-скороходы. К концу очередной книжки, мама спрашивала, изменила ли я свое мнение, думаю ли я по-прежнему, что сказка глупая и дурацкая. Я упрямо говорила, что да, так и считаю!
— Эгоистка! — говорила мама, обиженно ставя книгу на полку, — Больше я вам читать ничего не буду, если ты так ко мне относишься.
Она уходила, прикрывала дверь в нашу с сестрой комнату, включала в коридоре свет, чтобы мы не боялись. И я оставалась одна, наедине с очень злой сестрой, которая сверкала глазами и с недовольством смотрела на меня: «Ты — эгоистка! Почему ты так поступаешь? Зачем ты снова обидела маму? Ты глупая, глупая!». Сестра била руками кровать: «Я с тобой больше не буду разговаривать! Мама больше не будет нам читать!». Сестра отворачивалась от меня в другую сторону и больше не разговаривала до наступления нового дня…
Сапоги-скороходы медленно таяли, старики превращались в мальчишек, скатерть-самобранка ломалась и больше не хотела работать, а кукушка, обидевшись, запиралась в своем домике и не хотела показываться из часов. Сказок больше не хотелось, и было невероятно тоскливо. Я ведь так и не услышу сказку, о которой мечтала, но которую без моего крика мама так и не станет читать, потому что она не интересна им сестрой и они за нее не голосовали.
А еще, я опять обидела маму. Почему я не могла согласиться и сказать, что это была интересная сказка, ведь именно эта сегодня оказалась интересной? Почему я так упрямлюсь? Теперь из-за меня больше не будет книг. Я всех обидела, я не думаю о других, я не хочу уступать… Иногда сказки, которые читала мама, были длинные, и я засыпала на середине, а на следующий день не понимала, о чем идет речь. Почему к Ваську Трубачеву приезжает вредная тетка Дуся, зачем злые дяди убили учительницу и хорошую девочку, почему в колонии для малолетних, где работает хороший дядя Макаренко, кто-то украл деньги у старушки-экономки, и вообще, что такое «колония», кто туда попадает.
На мои вопросы никто не отвечал, потому что это долго, а я все равно не пойму. Сестра тоже хочет послушать книги, для ее возраста. Не все же только для меня. Мама продолжала читать с прерванного момента, а я, по привычке натянув на себя одеяло, делала вид, что ничего не слушаю, и с закрытыми глазами представляла себе неведомый колхоз, фашистов и бритых мальчишек, у которых почему-то не было родителей.
«Ты должна уступить. Тебе и так всегда достается лучшее, потому что ты младшая. Ты всегда выезжаешь за счет сестры!» — мамин голос разносится по всей квартире.
Она злится на меня. Мы с сестрой снова поссорились, не поделили игрушку. Кажется это был маленький черный Чебурашка с гладкой блестящей шерстью и деревянной головой. Я надуваю губы и молчу, крепко зажав Чебурашку, которого с боем вырвала у сестры. Он мой, я точно в этом уверена. Было 2 Чебурашки, мой тот, что маленький и красивый. Коричневый сестры, мой черный. Мой, потому что я его отвоевала. Я сразу сказала, что этот будет моим и выхватила его, пока сестра замешкалась. Сестре достался коричневый, побольше и некрасивый, но он пропал. У него отклеилось ухо и лапа, и однажды сестра его не нашла. Теперь у нас один Чебурашка на двоих. И я должна делиться, но я не хочу, а сестра плачет. Мы должны идти фотографироваться, но как же без Чебурашки? Это очень важно, у кого он будет в руках. Пусть он и маленький, с мой кулачок, но без него никак! Как мама этого не понимает? Мама злится и грозится, что мы никуда не пойдем, если не помиримся. Помириться мы можем, если я отдам сестре Чебурашку, но, а как же тогда я? Тогда у меня его не будет? Зато будет довольная мама, а сестра обязательно начнет сосать Чебурашке уши, а потом они будут мокрые, и когда она мне его вернет, я не захочу его брать в руки. Не отдам. Ни за что не отдам! Мама ловит проходящего мимо папу и пытается заставить его высказать свое мнение. Я слышу, как он раздраженно произносит: «Оставь ее в покое. Это ее игрушка». Мама начинает заводиться:
«Ты не понимаешь, она привыкнет и будет всегда так себя вести! Она вырастет эгоисткой!»
Перебирая фотографии, уже будучи взрослой, я нашла ту самую фотографию, она была вложена в наш старый альбом. Мама заботливо складывала туда все карточки и писала смешные объяснения на маленьких листочках под ними. Вот мы втроем: мама, сестра и я. Я не улыбаюсь, а зло смотрю в объектив, нахмурив брови и надув губы. В руках зажат черный комочек. Я еще и забралась к маме на колени, хотя туда хотела сесть сестра. Мы снова поссорились. Я победила, и ей пришлось стоять рядом. Внизу у фотографии подпись: «Я злая, потому что мы не поделили Чебурашку!».
А в голове внезапно пронеслось, как эхо из прошлого: «Отдай ты ей игрушку, ты же знаешь, что она эгоистка».
Мне 8 лет. Мы празднуем день рождения сестры, приглашено много гостей. Папа сказал, что мы можем посмотреть телевизор, но только без ссор. Нас много, и мы хотим мультики! Но мы все хотим разные мультики.
Главное — не ссориться, не показывать родителям, что мы не можем договориться, иначе нам не разрешат их смотреть. Надо голосовать, это отличная идея! Будем смотреть то, что хочет большинство. Мне вообще-то все равно что смотреть, я не знаю мультиков, но я яростно выступаю в обсуждении. Сестра молчит, она старается показаться взрослой и не вступает в наши споры, а может быть попросту не знает, как и я, ни одного мультика и придерживается любимого бабушкиного выражения: «Молчи, за умного сойдешь».
Ура, мы наконец договорились! Все согласны с выбором, кроме одного мальчика. Он старше нас всех и не хочет ни с кем соглашаться. Он давит на своего младшего брата, что если тот не согласится смотреть то, что хочет он, то он пойдет к их маме и нажалуется. Их мама строгая, разбираться не станет, кто прав кто виноват, а просто вспылит и их отведут домой. Младший кисло соглашается и тут же бежит к телевизору занимать удобные места. Все недовольно гудят, но соглашаются, спорить всем надоело.
Но не соглашаюсь я. У меня все кипит внутри от несправедливости. Я очень-очень рассержена. Это нечестно, так нельзя! Почему он не может согласиться со всеми остальными? Почему он хочет, чтобы было, как он сказал? Столько человек договорились, но мы будем смотреть никому не интересный мультик только из-за него одного? Нет, я ему все выскажу! Все, что я о нем думаю, что не прав, не справедлив, что он манипулятор! И я высказываю уверенным громким голосом. На меня все смотрят с удивлением, сестра начинает нервничать, вскакивает, говорит мне прекратить и замолчать, а то она все расскажет маме. Но меня не остановить. Я смотрю этому мальчику прямо в глаза и начинаю говорить, все что думаю о нем, как он не прав, что он не думает о других, не умеет сотрудничать и делиться, что ему плевать на других.
Для убедительности я хмурю брови как мама и рассекаю воздух рукой.
Заканчиваю тираду фразой, которую произношу раза 2 или 3 раза отчетливо по слогам: «Ты — э-го-ист!», чтобы он это осознал и понял.
Возникает тишина. Все замолкают и с удивлением смотрят на меня, возможно, пытаются понять, что за незнакомое слово я только что произнесла. Сестра, в отчаянии стукнув ногой по полу, убегает в другую комнату то ли плакать, то ли жаловаться на меня. Я сейчас испортила ей день рождения. Я обидела гостя.
Приступ ярости меня отпускает, и я начинаю думать нормально, осознавая, что, наверное, перегнула палку. Но я же ничего плохого не сделала, я его не обзывала плохими словами и не дралась. Я просто сказала то, что думали все. Он поступает эгоистично. Мальчик смотрит на меня и молчит, только напряженно сопит. Кажется, он старается не заплакать. По его реакции, по испуганным глазам его младшего брата, который, открыв рот смотрит на меня, я понимаю, что попала в яблочко. Вдруг из кухни вылетает его мама. Кто то из детей, а может быть и моя сестра все-таки сообщил, что тут происходит ссора. Чужая мама начинает спрашивать, что происходит, кто кого обидел и если мальчишки не могут нормально играть, то они сейчас же идут домой. Все молчат и поглядывают на меня, никто не хочет быть ябедой. Отдельные тихие голоса произносят: «Она ему сказала.. она его обозвала».
Мальчик вдруг странным дрожащим голосом, произносит: «Она назвала меня эгоистом».
Время замедляется, все смотрят на меня, его мама, готовая сейчас же кого-то ругать, а кому-то дать шлепка, вдруг словно давится своими словами. Она старается не смотреть в мою сторону и переспрашивает у сына, почему так получилось и из-за чего ссора, а он ей, как в замедленной съемке, пересказывает мои слова. В этот момент по напряженным взглядам и голосам всех присутствующих я четко ощущаю, что сделала что-то очень плохое. Что в этой истории плохой персонаж именно я. Лучше бы я назвала его дураком, дебилом или как-нибудь иначе. Я бы точно знала, что поступила плохо. Меня бы отругали, наказали и было бы все ясно и просто.
Обзываться нельзя — таков закон. Но тут что-то другое. Что-то более обидное, я сделала что-то неправильное.
Слова, которые так легко слетали с моего языка, внезапно до слез обидели этого мальчика и его маму. Сейчас выйдет из кухни моя мама, между ней и этой женщиной будет неприятный разговор. Из-за меня. Я стараюсь смотреть в пол, ощущая, как по спине бегут холодные мурашки. Когда поднимаю глаза, на меня пристально смотрит его мама, и кажется, что она очень зла, но не знает, как высказать это мне и по этому просто смотрит и молчит. Они ушли домой. Не хотели больше тут оставаться. Мультики никто не смотрел, да, наверное, и не хотел уже. Сестра стукнула ногой и сказала: «Из-за тебя они ушли! Ты все испортила!» и хлопнула дверью нашей комнаты на мой вопрос: «Ну я же была права?». Другие дети старались обходить меня стороной. Я в свою очередь старалась не смотреть на них и не говорить с ними.
Было очень и очень стыдно. Я снова чувствовала себя поездом, который несется куда-то без тормозов. Я не думаю о других людях и об их чувствах, я обижаю других людей и не чувствую раскаяния, а только желание доказать свою правоту.
Я долго ходила по родительской комнате, куда спряталась, пытаясь понять, почему мои слова так сильно обидели всех. Что же я такого обидного сказала, это же обычное слово, просто констатация факта. Сложно что-то сказать в ответ на него — это правда. Как то глупо звучит фраза «сам эгоист» или «нет, я не эгоист! Я тебе докажу!»
Я строила диалоги и объяснения в своей голове с этим мальчиком. Я хотела объяснить ему, что я сама слышу это слово каждый день и давно научилась не обижаться и не злиться на него. Точнее, не оправдываться и не плакать. Нельзя быть эгоистом — это плохо.
Ну же, не обижайся же так сильно. Ты — эгоист. Но я ведь тоже?
Автор: Александра Анеринко
