Наталья закрыла дверь за патронажной сестрой и без сил опустилась на скамеечку в коридоре. «Это деменция, тут уже ничего не сделаешь, но это же ваша мама»… Да слышит она это все уже сколько лет! Мама, мама, да она уже сто лет не мама, а безмозглая и часто злая старуха! Надо же, чтобы человек с возрастом превратился в такое существо…
У Натальи и в прежние времена отношения с матерью были так себе, не очень-то хорошие. Но это бы все ничего, у многих и похуже, а эта еще и из ума выжила, и вполне конкретно… Уж как она хотела бы сбыть мамочку свою прекрасную куда подальше, в дом престарелых, например, знавала, что да как… Как же! Туда могут взять, но платить надо каждый месяц огромную сумму, или квартиру ее отдать. Вообще здорово! Ну кто сейчас, в наше-то время, квартирами разбрасывается? Или платит такие деньжищи, что работать только на эту самую оплату придется, а самой не есть, не пить и жить в дремучем лесу. К этому не готовы ни Наталья, ни ее братик младшенький, любимый мамин сынок Мишенька. Хотя от него-то как раз и стоило бы этого ждать, всю жизнь был маменькиным сынком!
А она, Наталья, что? Та самая «нянька», которую мать в уже вполне солидном возрасте родила раньше «ляльки», Мишеньки этого. Так Наташка в няньках и прожила все детство, всю юность, свою судьбу толком не устроила. А теперь что, на пороге старости она должна еще и все, что есть, мамаше отдать? А за что? За то, что родила? Спасибо, но об этом ее никто не просил! До тридцати пяти жила в свое удовольствие, потом только решила себе няньку на старость лет родить, чтобы было кому пресловутый стакан воды подать. Да на тебе воды, упейся, хоть захлебнись! Так ведь не захлебнется же…
— Витя! Вииитя! — закричала мать из комнаты. Вот какого она Витю все время зовет? Вроде мужа ее первого так звали, еще в студенческие годы за ним побыла немного замужем. Хотя она иногда и папу с мамой, давно покойных, звать начинает, и еще каких-то людей. И при этом взгляд у нее вполне осмысленный, потому Наталье часто кажется, что мать не с ума сошла, а просто прикидывается, из вредности, что ли, чтобы над ней, над дочкой родной поиздеваться.
— Ну что тебе надо-то? — раздраженно спросила Наталья, войдя в комнату матери.
— Витя где? Ты что здесь делаешь? Ты зачем пришла? Витю хочешь увести? Не получится, он меня любит! Мишка! — опять заорала дурным голосом, — Иди, бабу эту выгони, сынок, она Витю хочет забрать!
Ох Господи… Это надо, чтобы так в этой пустой башке все перепуталось! Где Мишка, где Витя, а для дочери родной и места не осталось, каково? «Я, значит, чужая баба, которую выгнать надо, а досматривать эту гниющую кучу должна опять же я. Поздравляю, Наташенька», — устало подумала она и вышла. Пусть общается там с кем и как хочет!
Нельзя сказать, что Наталья не любила мать, в детстве очень любила, обожала! Чуть повзрослев и почувствовав ответную холодность начала усердно добиваться маминой любви, и только годам к двадцати пяти поняла, что бесполезно. Мама, видимо, истратила весь лимит любви на других людей, Наталье мало что осталось.
Мать вообще до тридцати с лишним лет жила себе свободным и счастливым человеком. Приехала из Сибири в Петербург учиться, оставив в каком-то то ли Томске, то ли Омске своих родителей. И училась, видимо, усердно, институт закончила, потом еще что-то, в аспирантуре училась, диссертацию писала, но не дописала, или защитить не успела, бросила. Родителей тоже бросила. Может, по молодости их навещала, может и письма писала, на Натальиной памяти никогда. Отец умер, хоронить не поехала. Потом мать умерла, неведомая Наташе бабушка, Тамара Васильевна и ее хоронить не поехала! Благо отмазка всегда была: «У меня дети, у меня работа». Много твои дети от тебя видели… Да и работа тоже, ни дочь, ни сын так толком и не поняли, кем мать работала и чем занималась.
Но уж с каким благоговением маленькая Наталья говорила: «Мамочка работает!», даже если та запиралась в своем «кабинете» с каким-нибудь ужасно ученым дядькой! Когда поняла суть маминых «занятий», ученые мужи уже не ходили, а из кабинета доносился только звон бутылки о стакан, — попивать мамочка начала. Ну а что ей еще делать, если вся ее наука после изменений в стране и мире прахом пошла, никому не нужно стало ничего из того, над чем мать работала, да и она сама. Может, в то время и началась ее болезнь. Но откуда это детям знать, много они понимали! А если бы и понимали, то что бы сделали?
Мать Наташу родила уже в тридцать семь лет, Мишу через три года. Отца своего они не знали и не видели, даже не знали, один ли он у них или разные. От матери добиться ответа не удавалось, да их это не очень интересовало. А теперь уже и вовсе ни к чему, тем более что, скорее всего никаких отцов и в живых нет. А если бы и были, то едва ли вспомнили бы ту самую Тамару, с которой у них «что-то было». А теперь Наталье уже под сорок, замужем была в молодости, эпизодически, детей не родила. То есть вроде как ей сам Бог велел за мамой присматривать! Но справедливо ли это? Мишка тоже развелся, один живет. То есть с ними сейчас, за мамой-то постоянный присмотр нужен, а то такого натворит! Была бы хоть лежачая, а она ведь ходить может, ну и…
Вот скоро восемьдесят, а ни туда, ни сюда! Врач сказал: «Внутренние органы в очень приличном состоянии», и с сочувствием посмотрел на Наташу. Понимал, конечно, чем это приличное состояние грозит дочери, — долгим, изнурительным уходом без всякой надежды на улучшение и личную жизнь! А ей ведь еще и сорока нет… «Если так будет продолжаться, то не факт, что исполнится», — привычно подумала она. Устала! От бесперспективности такого существования, от криков и воплей матери, от тяжелых запахов и идиотских выходок. Брат хоть на работу ходит, да и находясь дома особо не напрягается, старается отсидеться в дальней комнате, благо, квартира большая.
Наталья привычно выполняла домашние работы, отрешаясь от звуков из комнаты матери. Когда брат был дома, было все же легче, присутствие живого и здорового человека как-то уравновешивало ситуацию. К тому же Наташа все же как-то надеялась на него, ждала, что он, мужчина, что-нибудь выдумаем, сможет избавить их от все более сгущающегося кошмара. К тому же когда брат дома, она могла выйти на улицу, прогуляться, подышать воздухом, по магазинам пройтись. Встречаться с кем бы то ни было, ни с мужчинами, ни с женщинами, не приходилось, — у нее и знакомых и раньше было немного, а теперь и те, что были, тоже отпали. А сегодня у Наташи была задумана большая «развлекательная программа», — посещение парикмахерской! Тоже не частое развлечение, но для смены обстановки почти единственно доступное. Брат был предупрежден, но что-то задерживался.
Но все же пришел, не подвел!
— Что так долго-то, я же говорила, что на семь записалась!
— Да иди, кто держит. Думаешь, мне так приятно домой приходить! Что там сегодня наша, не буянила?
— Вроде спокойно, ну, поорет и перестанет, как-то так. Ты не заходи, не буди лихо, пока оно тихо. Я там все выключила, все убрала, так что ничего страшного не будет.
— Как же… Под вечер самая чехарда и начинается. Не удивляйся, если к твоему приходу я ее придушу.
— Я только спасибо скажу. По утрам она тоже не ангел. И днем. И ночью. Я устала, Миша.
Ничего нового в этих разговорах не было, ничего брат не мог сказать сестре в утешение! Разве что отпускать изредка на такие вот прогулки. Он жалел Наташу, жалел и себя, о том, что мать тоже надо бы пожалеть, как-то не думалось. Что ее жалеть, если она все равно ничего не понимает и даже не всегда их узнает! Он и сам не узнавал в этой скрюченной, вредной и злой старухе свою мать, когда-то красивую женщину, любящую и добрую. Даже когда потом, в более поздние времена, она частенько бывала нетрезвой, все же вела себя не так уж безобразно! Ну, напьется и спит себе. Ну, иногда покричит сама с собой в своей комнате, это было противно, но куда меньше, чем сейчас. Вот, пожалуйста:
— Мишка! Мишка.гад, я слышу, ты пришел!
— Пришел, чего тебе? — войдя в комнату, спросил сын.
— Что в школе сегодня было? Контрольную написал?
— Сгорела школа, мама. И учителя все утонули. А я все написал лучше всех, но на двойки. Довольна?
— Не понимаю, о чем ты. Я в твои годы училась лучше всех! Я с медалью школу! Институт с красным дипломом! Где диплом мой? Вон у Витьки спроси, я самая способная на курсе была!
— Я знаю, способная. Вот только сдохнуть у тебя не получается почему-то. Долго ты будешь небо коптить?
— Не дождетесь! Как я сдохну, у меня двое детей, их сиротами оставить, что ли?
«Что у нее в голове, действительно?» — так же, как и сестра, удивлялся Михаил.
— Вот Витька твой, с ним поговори. О любви и о своих способностях, — он бросил в кресло большого плюшевого медведя и вышел. Мать тихонько заплакала вслед, но это тоже не вызвало жалости, плакала она не от грусти или боли, а из вредности, желая вынудить сына на разговор.
Да, его тоже занимал тот же вопрос, что и сестру: «Доколе?» и сколько им еще все это терпеть. Вроде все варианты перебраны, и приемлемых не найдено. Хорошо, они могут продать свою шикарную четырехкомнатную квартиру, купить себе по, допустим, по однокомнатной в каком-нибудь захолустном районе, а остальные деньги отдать за содержание карги в доме престарелых. Вариант, конечно, но можно не сомневаться, что мать там загнется через неделю, а значит, чужой дядя или тетя получат их денежки просто так! Ну и квартиру жалко. В какой-нибудь «хрущебе» шанс устроить свою жизнь равен нулю и у него, и у Наташки. Да, был еще дача неплохая, но и ее жалко! Ее продать можно за хорошие деньги и жить спокойно. Сейчас вон сдают, люди там живут и зимой, и летом, и очень даже довольны.
Нет, тратить деньги на мать и ее устройство хотелось меньше всего! Да, она была хорошей матерью, но это было давно. А теперь — ну с какой стати они должны все бросить ради ее сомнительного счастья? Ну, то есть по сути кончины, мирной и непостыдной…
И тут из комнаты матери раздался звон стекла, и нешуточный, а потом испуганный визг. Михаил влетел в комнату… Из нее давно были убраны все вещи, которыми она могла нанести вред себе или окружающим, но она нашла книгу, — их убрать было трудно, весь дом забит, — швырнула в окно и выбила его. К счастью, только внутреннее стекло, внешнее могло бы вылететь наружу и убить кого-нибудь.
— Ты что же, зараза, делаешь?! — заорал сын, — Зачем ты окно выбила?
— Дети маленькие! Кинули! Я не виновата! — отвечала мать.
— Да чтоб ты себе башку отрезала этими стеклами! — Михаил толкнул Тамару Васильевну на кровать, стал осторожно убирать стекла. Да, если бы она порезалась, то, возможно, истекла бы кровью… а он, или они оба с сестрой, отправились бы в тюрьму! Все, в том числе и соседи, и врачи, знают, что они спали и видели как бы избавиться от больной матери, и если не сами убили, то создали все условия для того, чтобы она нанесла себе раны! Поди потом оправдайся…Да они с Натальей и такие варианты рассматривали, и пусть их не осуждают те, кто подобного не пережил.
И вообще ничего подобного они и не думали делать! Да, мать порой вызывала злобу, ненависть, они желали ей смерти, но никогда не смогли бы сами сделать что-то, от чего она умерла бы. Это уж слишком! И не потому, что она мама, про это думалось в последнюю очередь, а потому что живая же! Поди-ка живое существо, хоть мышь какую-нибудь, убей! А тут человек все же, хоть и бесполезный и даже вредный.
— Да, твари мы с Натахой дрожащие, вот кто! Права не имеем! — бормотал он себе под нос, убирая сотворенное матерью.
Вернулась Наталья, посвежевшая, с новой стрижкой, в хорошем настроении, которое тут же было испорчено.
— Ну а ты куда смотрел?! Что мне, на минуту нельзя уйти из дома? Не мог присмотреть за мамочкой своей дорогой, я целыми днями как в тюрьме!
—Знаешь, мне тоже не сладко! Она такая же твоя мать, как и моя, и ты сама знаешь, что за ней усмотреть невозможно. Я из-за нее не меньше твоего терплю, еще неизвестно, кто от нее больше натерпелся!
— Ты только последние годы терпишь, а я всю жизнь! Она над тобой тряслась, а меня как прислугу использовала. Она меня с мужем развела, из-за нее я бездетной осталась!
— Да ладно! От меня Ольга тоже ушла из-за нее, не хотела с больной свекровкой дела иметь.
— А может, Ольге твоей не захотелось твоих измен терпеть? Всю жизнь по бабам да по бабам!
— А ты прямо монашка!
Так переругиваясь, брат и сестра убирали стекла. Потом сели на кухне, успокаиваясь, мирясь, обсуждая свое незавидное положение.
— Долго нам так не протянуть, честное слово… Чего только она уже не творила, и газ открывала, и провода резала, и потоп был… Что делать-то, Миша?
— Не знаю… Вот правда, не знаю я! И никто не знает. Главное, даже совета дельного никто не даст, уж поверь! Вон все эти шоу, на которые люди приезжают, жалуются, им что-то там советуют. Да, я и об этом думал! Но приди мы на такую передачу и се расскажи, ты представь, какой вой бы поднялся! «Она вам мать, вы должны, вы обязаны, предатели, сволочи, чтоб вы сами сдохли!», вот что мы бы услышали. Ну и советы все эти про «продать квартиру, почку, печень, ограбить церковь, но мать устроить куда надо», это уж я тебе гарантирую. Но сейчас ничего подобного делать мы не можем, ведь так?
— Так… может, правда, дачу продать?
— Тоже не вариант. Да, мне жалко! Больше ведь не купим… Но ты знаешь, мне в связи с дачей вот что в голову пришло… Правда, план зверский, никому, кроме как тебе, я бы такого никогда не рассказал, а если честно, то и тебе боюсь.
— Ну-ка, что ты там придумал? Я уже ничего не испугаюсь!
— Так вот… Я еще вот что вспомнил, у какого-то народа, ну да, дикого, не суть, обычай был, стариков, от которых толку больше нет, просто отводили в лес и там оставляли, чтобы сами помирали как хотели. И пищу переводить на них не придется, хоронить не надо, и вообще ничего.
— Слышала про такое. Так ты что, хочешь мать в лес отвезти? У нас-то где такие леса? Ну и вообще как-то оно…
— Знаешь, Ната, если тебе «как-то оно» то и возись с ней сколько хочешь, а я вообще квартиру сниму и уеду, уж извини. Деньги давать буду, а дальше сама как хочешь. А леса есть, и не хуже любой тайги! И я не говорю, что мы ее просто на полянке оставим. В одном таком лесу мы с ребятами как-то даже что-то вроде жилища сделали, ну, земляночка такая, сверху крытая, внутри тоже как-то отделали, то есть жить там можно. Тем более что ей все равно недолго осталось. Отвезем туда, жратвы ей какой-нибудь оставим, питья, одеял, и пусть отдыхает! Как тебе план?
— Ты сам с ума сошел, вот как. Ну и где такие леса, куда никто не забредает?
— Везде! Сейчас-то кто по лесам будет болтаться, лето только началось, до грибов-ягод далеко, так? Ну а и забредут, что толку? Она не помнит ничего, ни имени, ни адреса. Недавно заявила, что живет в Томске, на улице Московский тракт! Вот туда пусть и везут. Да и кто вообще будет разбираться, что за старуха и откуда она взялась? Это если еще жива будет, ну а если умрет, то и подавно.
— Ты думаешь, это реально?
— Наташа, а у тебя есть другие варианты?! Ну, озвучь, я готов выслушать! Ей-то какая разница, что здесь сидеть будет, что в землянке, со своими Витей, мамой, папой беседовать, зато там ничего не разобьет и не сожжет! Словом, я не шучу, не согласна — нянчись с завтрашнего дня сама, мне надоело. Мне стыдно, жалко тебя, но у меня больше нет сил.
— Постой, но если мы так сделаем, то что мы людям скажем? Тем же врачам, соседям? Не могла же она раствориться в воздухе!
— Могла уйти черт знает куда. В полицию заяви, объявлений навешаем, пропала, мол, мама дорогая, нашедшему вознаграждение! Видела, сколько таких листков висит на столбах? Да я уверен, что большинство этих стариков исчезли в точности таким же образом! Достали детей, те их и вывезли, а может и вовсе закопали. А мы убивать не будем, так? Если совесть будет мучить, пойдешь в церковь, исповедуешься. Хотя нас, кажется, никто и не крестил. А если сейчас окрестят, то все грехи с души вон. Короче, думай! Завтра выходной, самое время свозить. Это не очень далеко, часов пять на машине, столько же обратно.
— И мы будем свободны?
— Дошло наконец! Да, свободны, Ната, и сможем начать, наконец, жить!
— Мне надо переночевать с этой мыслью.
— И без эмоций, слышишь?! Помни, если я завтра из дома уйду, то меня будет совесть мучить за тебя, а если мы так поступим, то завтра, в это же время, сможем, здесь сидя, левой ногой перекреститься и забыть навсегда!
На том и разошлись. Неизвестно, когда Михаилу пришла в голову такая «счастливая» идея, но он явно ее обдумывал, а на Наталью вывалил все только что. И ей предстояло все обдумать… то есть не обдумать, думать здесь не о чем, — просто решиться! Наталья глянула на палец, порезанный во время уборки стекла, на выступившую каплю крови. Той крови, которую мать дала ей! Но это было давно, а кровь, говорят, меняется раз во сколько-то лет, а значит… Да какая разница, что это значит! Сейчас эта женщина… даже не женщина, а просто живое пока существо эту самую кровь ей каждый день сворачивает! Стекло разбила, это ладно, а ну как завтра попробует в окно выйти? А ее, Наталью, обвинять в том, что она мать выкинула! И даже если не посадят и даже судить не будут, то уж не отмоешься от всеобщего мнения о себе никогда!
А отвезти в лес… Ну да, это, может, и жестоко с точки зрения любого человека, не столкнувшегося с подобным, но это единственный в их ситуации выход. И может, это будет во благо и самой матери. Доживет свой век в мире своих фантазий, умрет в покое… и звери растащат ее тело? Ой, да какие тут звери! И вообще какая разница, звери ли, черви или огонь пожирающий! Да, Мишка прав, он выдумал далеко не худший для всех вариант.
Ночь была ужасной, — мать, видимо, испуганная своим поступком со стеклом, никак не могла успокоиться и подзывала к себе то сына, то дочь, прося то укрыть ее, то переставить стул, то начиная что-то рассказывать, то ругать и проклинать их на чем свет. Друг с другом Михаил и Наталья почти не разговаривали, но переглядывались со значением… Похоже, выхода и правда не было! Утром, невыспавшиеся и недовольные, они собрались на кухне за чаем.
— Я первым делом высплюсь. Буду просто лежать и спать! — сказала Наталья, показывая тем самым, что вопрос решен. Михаил только ободряюще улыбнулся в ответ. Он быстро съездил, заправил машину, Наталья тем временем собрала продукты и какие-то теплые вещи. Делала она все без эмоций, быстро и деловито, мысль о том, что это вещи для последнего пути ее матери в голову не приходили. Не было ни злости, ни обиды, она просто собиралась вынести из дома то, что ей больше никогда не понадобится. В том числе и вздорную старуху, которая спала в соседней комнате. Наталья вошла к матери.
— Вставать пора, мама, — сказала она, почувствовав вдруг, как неудобно стало во рту после произнесенного, ставшего непривычным слова «мама», — Нам ехать пора, слышишь?
— Уже еду. Домой, да? — скрипучим, незнакомым голосом отозвалась мать.
— Домой, да. Сейчас я тебя быстренько в порядок приведу, а потом уже сама.
— А где мои те туфли?
— Сейчас все оденем, обуем и поедем, — она торопливо собирала мать, швыряя на пол какие-то запачканные тряпки. Потом и их сгребла, сунула в пакет, чтобы выбросить по дороге, — Ну вот ты и готова. Скоро поедем, приедем…
— Гадюка ты. Куда я поеду в таком виде?! Куда ты мою ту брошку дела, себе забрала, да? Все крадешь, ничего от тебя не спрячешь! Где серьги мои с аметистами? Пенсию забираешь до копейки и все мало, прорва!
Тоже очередной бзик, — все-то у нее крадут, все тащут, совсем обобрали бедную. Какая брошка, какие там серьги… Как будто специально, чтобы убить последние зачатки сожалений. Вот приехал Миша, взял приготовленные сестрой вещи, понес в машину. Наталья осторожно повела мать вниз по лестнице. Как назло, по дороге встретили соседку.
— Куда это вы собрались, Наташенька?
— На дачу маму везем. Пусть на воздухе отдохнет.
— И правильно! Счастливо, Васильевна! — вздохнула соседка.
В машине Наташа рассказала брату о встрече.
— Так это даже лучше! С дачи ушла, цветочки нюхать.
Михаил был немногословен, но не угрюм, напротив, как бы предвкушал скорую свободу. До места они добрались за четыре часа, почти всю дорогу мать дремала.
— Теперь самое трудное, по лесу-то трудно тащить будет! Правда, тут не очень далеко.
Недалеко, но тащить упирающуюся и то и дело орущую старуху, пришлось почти целый час. Однако дошли. Землянка оказалась целой, но порядком подпорченной временем и водой. Дети втащили туда мать, припасы, устроили ее на грубой деревянной лавке.
— Ну, вот ты и дома! — сообщила дочь, — Вот еда тут, вот вещи всякие. Там и серьги, и брошки, и все такое прочее. Не скучай.
Брат и сестра быстро и молча пошли прочь, как будто опасаясь, что мать их догонит. Сев в машину, оба перевели дух и, взглянув друг на друга, рассмеялись. Но говорить они не хотели, как будто боялись сказать что-то не то…
Алексей Николаевич снова был на посту, — обходил вверенный ему участок леса. Да, он собирался бросить свою работу, переехать в город, но оказалось, что делать это совсем ни к чему, так как та, ради кого он собирался начать другую жизнь, уже начала свою. Жена Елена, всегда недовольная его егерской службой, не стала ждать окончательного решения мужа, нашла другого и подала на развод.
Это стало ударом, оправиться от которого могла помочь только работа. Любимая работа! И жену он, конечно, любил, но теперь ее нет, а лес остался, и его надо обходить регулярно. Участок, в котором была землянка, он выделял особо. Вообще-то по-хорошему ее давно следовало бы закопать и разровнять место, мало ли кто наткнется и чем там будет заниматься! Но она была сделана так старательно, что жаль было рушить. Сегодня его ожидала в знакомом месте картинка почти сказочная, — на пороге землянки сидела старушка в грязном и изорванном пальто.
— Вы откуда тут, бабушка? — изумленно спросил егерь.
— Мишенька? — подняла к нему просветлевшее лицо старуха.
— Да нет, а где ваш Мишенька?
— Сыночек мой, маленький… Оставил, а здесь сыро, холодно, страшно ночью… Когда же он меня домой заберет?
— Когда же он вас оставил?
— Так вчера вроде, привез, оставил.
— Ясно…— ясно было то, что живет здесь старушка уже не один день. Была она явно не в своем уме, видимо, надоела своему Мишеньке, вот и отвез сюда, бросил. Носит же земля таких сволочей.
— Пойдем, бабуля, отвезу тебя к Мише твоему.
— И Наташенька там?
— Все там, не волнуйтесь! Пойдемте же.
Довести старую, едва держащуюся на ногах женщину до своего дома оказалось задачей не из легких, Алексей едва справился. Дома он усадил старушку на диван, налил ей горячего сладкого чаю, поставил еду.
— Ты поешь, мамаша, я сейчас позвоню тут…
Куда звонить и у кого узнавать он не сразу сообразил, но все оказалось проще, чем думалось. Да, имелась пропавшая женщина, страдающая потерей памяти, Журкина Тамара Васильевна семидесяти пяти лет. Ушла из дачного поселка и не вернулась. Разыскивает сын Михаил. Предположить, что еле передвигающаяся женщина могла пройти без малого двадцать километров, да еще забрести в лес, найти землянку, было трудно. К тому же там, в этом логове, были какие-то вещи, которые Тамара Васильевна тоже не смогла бы притащить. Значит, сыночек Мишенька притащил мать с припасами, — заботливый сын, ничего не скажешь…
Алексея душил ярость на этого Михаила Журкина! Так поступить с матерью, любящей матерью! Ведь как обрадовалась она, приняв Алексея за своего сына! А он, подлец, не захотел дожидаться маминой смерти. Нет, этого так оставлять нельзя! Что именно надо сделать, Алексей пока не знал. Возможно, подать в суд, объявить сына недостойным наследником, — ведь ясно же, что этот Журкин решил завладеть имуществом матери, вот дача есть, квартира, еще что-то. Оставлять это безнаказанным нельзя, во всяком случае необходимо сделать так, чтобы все знали, что это за человек!
Алексей позвонил в полицию, сообщил о своей находке, о том, что старая женщина не ушла из дачного поселка, а была доставлена в лес за много километров от того места, где ее искали. Ее просто бросили на погибель, и самое ужасное в том, что сделал это родной сын…
А сын с дочкой тем временем делили квартиру, в которой скоро должны стать полноправными владельцами. Жить вдвоем они не собирались, как не желали вообще иметь друг с другом никаких дел. После того, что они проделали с мамой, брат и сестра стали всерьез побаиваться друг друга! И того, чем может закончиться их затея. Нет, оба надеялись, что их мать никогда не найдут… но мало ли что!
Каждого беспокоило даже не то, что их мать, скорее сего погибла в лесу, а то, что каждый пошел на это. Миша думал про Наталью, если она, родная дочь, без всяких угрызений совести бросила маму на погибель ради спокойствия, то на что она будет способна ради квартиры?
Примерно тоже самое думала про него и Наталья. Она пристально следила за всеми движениями брата. Дело усугублялось тем, что брат был мужчина, а значит, намного сильнее. Что мешало ему поступить с ней также, как он поступил с матерью. Поэтому Наталья почти всегда первой заводила скандал. На кону стояли деньги за квартиру, дача, и кое какие сбережения.
-Миша, ты же знаешь, что я все время была служанкой у матери. А ты только в последнее время помогал за ней ухаживать. Поэтому совершенно справедливо будет, если деньги за квартиру мы поделим пополам, а вот дача останется мне.
Но брат и слышать о таком не хотел.
-Нет, уж, сестрица. Даже и не думай. Во-первых, мать меня любила больше, а во-вторых, если бы не я, и моя голова, то до квартиры ход бы вообще мог дойти лет через десять.
-Вот именно! Это ты придумал такое! Тебе вообще отвечать нужно за это! А ты вспомнил, что мать тебя любила!
-Ах, мне? А ты в этом не участвовала? Ты вещи не собирала, и маму за руку в лес не тащила?
С каждым разом перепалки становились все жарче. И оба понимали, что еще немного, и они начнут аргументировать все кулаками. Наташа уже на ночь, под подушкой ножик держала. Она и так-то не особо брату доверяла, а сейчас так и совсем перестала.
Однажды, во время очередного скандала, Наташа схватила стул и запустила им в брата. Стул угодил в кухонный буфет. На пол посыпалась посуда, осколки стекла. И этот звон отрезвил их. Миша решительно сказал:
-Садись.
Наташа села, понимала, что нужно что-то решать, а то они и правда поубивают друг друга.
-Наташ, ты понимаешь, что квартиру за реальную стоимость не продашь. Это очень долго. Волокита с документами, пока мать объявят без вести пропавшей. Предлагаю обратиться к черным риэлторам. Мы, конечно, потеряем в деньгах, зато сможем, наконец, ухать подальше друг от друга.
Ожидание может занять много времени. А если это будет год или больше?
-Хорошо, Миш, ты прав. Давай, где искать таких черных риэлторов.
Он задумался. Слышать про них он слышал.. Вроде как кто-то про них говорил. Точно, на работе, кто-то.
-В общем, завтра я пойду на работу, там кто-то рассказывал. Постараюсь все незаметно узнать. А ты тогда займись тут порядком. Лишнее старье все на помойку.
Наташа хотела уже сказать, что почему это она должна делать, но потом решила, что Миша прав. Пусть узнает, а она материны вещи будет выкидывать. Хлама тут и правда накопилось немерено.
Только через день Мише удалось очень удачно перевести разговор в курилке в нужное русло. К вечеру он уже знал координаты человека, к которому можно было обратиться. Оформление было не нужно. Документы на квартиру передали. Что-то там подписали. И им сразу отдали деньги. Сказали, что утром нужно будет отдать ключи и освободить жил площадь. Наташа смотрела на кучу денег, и понимала, что делиться с Мишей она не хочет. По крайней мере не так, как того хотел он.
Теперь она снова считала, что ей должно достаться намного больше. Они сидели друг напротив друга, и в глазах и одного, и второго горели злые огоньки.
-Ну, что Наташа. Вот наши деньги. Делим?
Наташа успокоилась. Впереди еще целая ночь, мало ли что произойти может.
-Давай, делим.
Когда деньги были поделены, и убраны, Наташа сказала:
-Давай хоть чайку попьем, что ли..
Миша улыбнулся. Как-то тяжело на душе было. Попить вместе чаю, это хорошая идея. В последние три дня они не вспоминали о матери. Как будто ее и не было никогда. У Наташи в сумочке была баночка с таблетками. Обычное снотворное, от которого с Мишей ничего не случится, а пока он проснется, то она далеко будет с деньгами. Ее ничего больше здесь не держало. И осознание полной свободы очень будоражило.
Женщина налила чай, нарезала кекс, купленный еще днем.
-Ну, что, Миш, ты теперь куда?
-Да никуда. Куплю себе однушку поближе к работе, и буду спокойно жить и спать по ночам.
-Да, выспаться, это моя мечта.
Наташа думала, что сможет выспаться после того, как матери не будет рядом, но ничего не получалось. Как начиналась ночь, так начинались думки. То о матери, то о квартире, то о том, куда же ей уехать, чтобы подальше.
Сейчас, вроде как, все подходило к логическому завершению. И ее все мечты могли бы сбыться, если бы деньги за квартиру достались только ей. Поэтому, прости братик, но ты мужик, сам себе заработаешь, а Наташа из-за мамы всю свою жизнь сломала.
Она уже приготовила пузырек. Нужно только улучшить момент, чтобы Миша, не дай Бог ничего не заметил. А то получится, что все деньги он заберет, а Наташу потом найдут где-нибудь под забором, вернее ее тело. А она очень хотела жить, причем, хорошо жить.
В дверь позвонили. Женщина вздрогнула и посмотрела на брата.
-Кто это?
-Не знаю. Может соседи?
-Ну, иди, открывай.
Миша встал и вышел с кухни. Наташа быстро налила ему в кружку лекарство. Руки тряслись, она с трудом закрыла пузырек. В прихожей Михаил с кем-то разговаривал. Она решила уже выйти, как на кухне появился брат. Глаза его были огромными от страха. Она сначала не поняла, в чем дело, а когда увидела за ним полицейского, почувствовала, как ладошки вспотели. Михаил заговорил:
-Наташа, вот, к нам пришли.
Наталья презрительно посмотрела на брата. Ну что раскис? Это же нормально. Мать же в розыске.
-Проходите, может чаю?
—Нет, спасибо. Я по поводу пропажи вашей матери. Расскажите, при каких обстоятельствах и когда она пропала?
Наташа стала рассказывать, Миша кивал головой, как бы соглашаясь со всеми словами сестры.
-А вещи какие-то с ней пропали?
Полицейский внимательно на них смотрел. Наташа замялась. Что говорить-то? Конечно, они оставили ей там кое-какие вещи, но ведь все старье.
-Если вы имеете ввиду что-то ценное, то нет, мы ничего не заметили, а если что-то из ее вещей.. Мы и не могли заметить. Вы же понимаете, сколько человек за жизнь всего накапливает. Это нужно все записывать. Одной кофтой больше или одними тапками меньше.. Нет, не знаю.
Полицейский все аккуратно записывал. Наташа начинала нервничать. Даже тогда, когда их опрашивали в первый раз, столько вопросов не задавали. Чего теперь-то могло случиться. Мужчина в форме окинул взглядом квартиру.
-Я смотрю, у вас тут много пустого места. А вы говорите, что мать накопила много вещей.
Михаил взял инициативу в свои руки.
-Ну, вы же знаете стариков. Копят, копят. Пыль, вонь, а выкинуть не дают. Вот, пока мамы нет, мы все лишнее решили выбросить. Вернется, будет в порядке жить. А что, есть какие-то новости?
Но полицейский как будто не слышал этого вопроса. Он продолжал что-то записывать.
Наташа уперлась взглядом в Михаила. Что происходит. Ничего не понимала. Наконец, он поднял на них глаза.
-Скажите, пожалуйста, как ваша мать себя чувствовала? Она могла передвигаться, далеко ходить, носить какие-то тяжести?
Наташа сразу сказала:
-Да вы что, она-то до туалета дойти не могла.
Она сказала, и только после этого поняла, что ляпнула. Миша смотрел на нее страшным взглядом.
Полицейский улыбнулся.
-Ну, теперь вы понимаете, что я пришел не просто так?
Михаил и Наталья растерянно молчали.
-Кстати, деньги у вас поддельные, а риэлтором был наш сотрудник, так что в ближайшем будущем вам не нужны будут ни деньги, ни жилье. Ничего. Вас всем обеспечит государство.
Пока он говорил, дверь в квартиру открылась. На кухне появились еще полицейские. На запястьях Натальи и ее брата защелкнулись наручники.
Мать на суде не присутствовала. Она лежала в больнице, и восстанавливала силы. Уж очень сильно пострадал ее организм, пока она находилась в лесу. Она часто звала то Мишу, то Наташу, но к ней так никто и не пришел.
Автор Кристинка
