Тимофей Кузьмич смотрел на свою жену и думал:» Да, время беспощадно и мою Дуню оно не пощадило. Старая-престарая, старуха одним словом.»
Седые редкие волосы, а когда-то была коса ниже пояса. Как разденется Дуня в бане, да распустит косу, так прямо так похожа на Еву, как будто из рая вышла. Кожа белая, грудь упругая, бёдра крепкие. А как головой поведёт, да густыми ресницами взмахнёт, так прямо королева. И чего теперь с Дуней-королевой сталось? Совсем никуда не годная.
Ноги на синих, вздутых венах и еле шоркает ими по дому, так и хочется Тимофею Кузьмичу крикнуть ей:» Ноги повыше поднимай, старая, пол скоро до дыр протрёшь.» Еле сдерживается, чтобы её не обидеть. А раньше? О-О-О! Раньше у Дуни такая лёгкая походка была, она тихо, как кошечка ходила. Бывало Тимофей ждёт её на свидание, а она подойдёт сзади, да так тихо и прямо в ухо ему дыхнёт и уж только тогда он понимал, что она рядом. А дыхание какое у неё было, едва уловимое и Тимофею казалось, что её дыхание персиками пахло. Попервой, когда они поженились и Дуня спала, он часто прислушивался к её дыханию, казалось, что она и не дышит, а сейчас ночью храпит, как пьяный гренадёр, хоть из дома убегай, а днём-кряхтит, особенно когда натягивает свои страшные толстые чулки на свои синюшные ноги.
Старая Дуня напялила очки с толстыми линзами, они падали Дуне на нос, вот же Тимофей Кузьмич ненавидел эти её ужасные очки. Когда-то карие очи Дуни многих парней сводили с ума, а выбран ею был он-Тимка. А что в итоге? В итоге- теперь Тимофей смотрит на поблёкшие, старческие глаза Дуни, которые ещё увеличивают эти страшные очки. Надо ж как жизнь устроена, годы красавицу Дуню превратили в такую ужасную старуху. Короче, фильм ужасов да и только.
Тимофея Кузьмича раздражала старая жена, а она ему:
-Тима, тебе бы к кардиологу записаться, что-то ты стал сильно ночью храпеть, а иногда даже дышать перестаёшь, а потом, как захрапишь.
-Никуда мне не надо записываться,-грубо отвечал ей Тимофей,-я в прекрасной форме. Сама вон со своими синюшными ногами записывайся. А сама-то ты знаешь, как храпишь? Соседей в округе своим храпом пугаешь.
Дуня засмеялась, приняв это за шутку. Она хотела обнять Тимофея, а он её оттолкнул. Ему был неприятен её старческий, скрипучий смех и запах её тела неприятен, старостью от неё пахло. Вот раньше она смеялась, словно хрустальных колокольчиков перезвон, а теперь скрипит , как старая, несмазанная калитка.
-Чего ты толкаешься, старый,- продолжала смеяться Дуня,-вот смотри, я тут в книге вычитала, какие травки тебе надо попить от твоего хронического бронхита.
-Вот же привязалась.-злился Тимофей Ильич.-Ты чего меня за рухлядь держишь? Я же моложе тебя на два года и никакие твои травки мне не нужны. Тебе нужны, ты их и пей, и ешь, что хочешь с ними делай, а ко мне с ними не приставай. Я есть хочу, а ты мне со своими травками.
-Так пойдём, поедим. Зубы свои надевай и пойдём. Борщ сварила и каша есть. Что будешь.
-А мясо есть?-спросил Тимофей Кузьмич,- мужиков мясом надо кормить, а не кашками.
-Так то ж мужиков,-смеялась Дуня,-а ты-старик. Сам говоришь, что тебе нечем капусту в борще жевать. А мясо есть чем жевать?
-Когда это я говорил? И чегой-то я старик? Сама бабка,-обиженно сказал Тимофей Кузьмич,- Ты меня к этому контингенту приравнивай.
Дуня вздохнула, но не стала перечить мужу, что-то сегодня он всё в штыки принимает.
Тимофей Кузьмич хлебал борщ и думал: » Вот можно было бы старую жену поменять на новую. Ну вот, как машину. Когда продавал своего старенького жигулёнка, как же мне его жалко было, ну как прямо живое существо, а когда купил тойоту, автомобиль своей мечты, так сразу забыл про своего жигулёнка. Вот бы сейчас Дуню поменять на Светку из двадцать девятого дома. А что? Бабёнка хоть куда, ладная, складная, шустрая и ко всему- одинокая.»
Часто Тимофей Кузьмич шутил со Светкой, затрагивал её своими разговорами, а она смеялась, не чуралась его общества. Как же ему было приятно общаться с нею, не то что с Дуней, которая только и знает, что пристаёт к нему со своими лекарственными травками, да с кардиологами. Куда б деться от тебя, старая, или ты бы куда делась.
Светка для Тимофея Кузьмича-мечта, как та машина-тойота. Так вот, машина-мечта то сбылась, так что и Светка-мечта тоже может сбыться. «Сказка, а не баба»,-думал о Светке Тимофей Кузьмич и в голове его звучала музыка, а точнее песня «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». Это песня конечно патриотическая, скорее марш, а не песня, но почему-то она так шла к состоянию души Кузьмича и он не оставлял надежды, на то, что сказка в виде Светки, всё таки когда нибудь, да станет былью.
Тимофей Кузьмич проснулся от какого-то странного хрипа. Раньше так Дуня не храпела. Он толкнул её в бок и позвал:
-Дуня, повернись на бок. Чевой-то ты как -то странно храпишь.
Жена не пошевелилась и не ответила ему, она так же странно продолжала хрипеть. Тимофей включил свет и понял, что с Дуней что-то не так. Она вообще ни на что не реагировала. Он вызвал скорую и бегал от окна к окну, выглядывая неотложку, позвонил ещё раз и прокричал:
-Да когда же вы уже приедете? Так и пореметь можно , не дождавшись помощи.
На том конце провода сказали, что скорая уже на пути к ним и он сел рядом с кроватью, на которой лежала Дуня, гладил её руку и плакал от беспомощности.
-Дунюшка, ты только дождись скорую, не умирай,- уговаривал он жену, которая была без сознания и не слышала его.
Скорая приехала, сказали, что скорее у Евдокии Васильевны инсульт и забрали её в больницу.
Евдокию Васильевну в реанимации привели в сознание и перевели в палату, платную, одноместную. Узнав, что жена лежит в палате и Тимофею Кузьмичу уже можно навестить её, он сию же минуту примчался к своей Дуняше.
Зайдя в палату, он кинулся к жене, обнял её и дрожащим голосом произнёс:
-Слава тебе Господи, что всё обошлось. Как же ты меня напужала Дуня. Ты так больше никогда не делай, не бросай меня,-уже плакал Тимофей,-я ж без тебя жить не смогу.
Евдокия Васильевна улыбалась и слабым голосом шутила:
-Тим, ты успокойся, а то самого тут кондратий хватит и будем тут вдвоём лежать, а палата-то одноместная. Ты что за эту палату заплатил? И телевизор тут и кондиционер, и чайник электрический. Лежу тут прямо как королева.
-Заплатил, а ты и есть моя королева. Отдыхай, лечись. Что тебе в общей палате делать? Будет кто нибудь храпеть и мешать тебе спать.
Тимофей Кузьмич улыбнулся сквозь слёзы и продолжил, как говорила Дуня нести всякую лабуду:
-Дунь, хочешь я буду носить эти злосчастные зубные протезы. Ты ж знаешь, я их терпеть не могу, но ты заставляешь их надевать и я буду надевать, чтоб для тебя красивше быть. Дуня, я и к кардиологу пойду, твои травы буду и пить и есть, ты только живи, Дуня. Дунь, чёрт с нею со Светкой, с мечтой. Дунь, прошу тебя только не умирай. Хочешь, я буду тебе твои чулки надевать, если тебе трудно. Вот что хочешь, Дуня. Хочешь дорогие, импортные очки? Купим.
-Тимофей, кудай-то тебя понесло? Во нагородил и чулки, и очки, и кардиологи, и Светку какую то приплёл. Успокойся, Тима. Ты принеси мне завтра бульон куриный и кусочек курицы, вот это будет в самый раз.
Дуня нежно погладила его по щеке и вспомнила, как тогда, когда он был парнем и ухаживал за ней, вот так же нёс всякую лабуду и был готов для неё чуть ли не луну с неба достать. На глазах у неё навернулись слёзы от воспоминаний и она, как тогда, в молодости, гладила его по небритой щеке и приговаривала:
-Милый, милый мой, милый мой…
