Валентину все отговаривали усыновлять Володьку – кто знает, какие у него были родители? Тем более свои дети у Валентины были – две дочки пяти и семи лет. Сама Валентина работала медсестрой в детской больнице, и Володьку присмотрела там, когда он с воспалением легких лежал. Ей всегда было жалко детдомовских детей, а этого большеглазого мальчишку и того больше – когда он смотрел на нее своими голубыми глазенками, Валентину аж до костей пробирало. А все потому, что точно такие глаза были у ее Илюши.
Илюша был ее младшим ребенком и самым любимым – родился он раньше срока, долго лежал в больнице, и она уж так из-за него извелась, что думать ни о ком больше не могла. Втайне Валентина считала, что за это господь ее и наказал – от дочек она откровенно отмахивалась и на море их тогда не взяла, дескать, Илюше надо здоровье поправлять, а с ними одна морока. Муж с дочками остался, а она уехала. Если бы она взяла с собой хоть кого-нибудь из них!
Море было бирюзовое, прямо как на открытках, а песок чистый-чистый, и камушки такие круглые, гладкие, уж как Илюша с ними играл! Все им восхищались, особенно соседка по комнате, хмурая одинокая женщина, лицо который всякий раз озарялось улыбкой, когда она смотрела на мальчугана. Валентина страшно им гордилась.
И как ее в тот раз сморил сон – непонятно. Ей казалось, она только на миг глаза закрыла. Но когда открыла – ясное с утра небо было обложено тучами, а море вздымалось синими гребнями, пенистыми, бросавшимися на берег с яростной силой. Илюши нигде не было. Валентина обезумила от страха: уж как она кричала, как металась по берегу! Даже в воду бросалась, но спасатель в яркой жилетке вытащил ее.
Не нашли Илюшу – только ярко-красный круг с черепашкой, который она ему купила на вокзале, вынесли на следующий день волны и бросили на берег, словно тайну Валентине раскрывали. От горя она ссохлась и посерела, муж ее, заядлый охотник, все чаще в лесах стал пропадать, охотясь на зверя, а девчонки росли как сорная трава. И тут Володька с такими же голубыми глазами, и возраст у него почти такой… Это судьба, решила Валентина и усыновила мальчика. Муж был не против, он человек добрый был, но бесхребетный – как жена говорила, так и делал.
Володька рос хулиганом – уж сколько она всего в школе наслушалась! И все ей твердили про пресловутые гены, как будто в них дело, а не в дурной компании, в которую попал Володька. Валентина хоть и понимала, что толку из мальчика не получится, вставала на его защиту как лев – никому не позволяла его обижать. Володька это ценил, называл ее мама Валя и воровал для нее цветы из соседских палисадников.
За полгода, как его посадили, привел он в дом Марину – тощую белесую пигалицу с огромным животом. К тому времени Валентина и мужа схоронила, и дочек замуж выдала, а Володька, бросив школу, промышлял какими-то темными делами.
— Мам Валь, жена это моя, ребеночка моего под сердцем носит.
Валентина только руками всплеснула – ну а что делать, не выгонять же девчонку?
Недолго Володя успел с дитём понянчиться – загребли его с товарищами за воровство, и пришлось Валентине на себя заботу о малышке взять – Маринка-то, как Володю забрали, смылась куда-то и показывалась от силы пару раз в месяц. Так Валентина и вырастила Анюту – уж как с девочками управляться, она знала.
А Володька в итоге встал на путь исправления – как вышел из тюрьмы, встретил Таню, учительницу, и так в нее влюбился, что решил другим человеком стать: в школу вечернюю пошел, потом даже в институт поступил. Валентина им сильно гордилась и говорила всем: а вы всё гены, гены…
Анюта росла девочкой тихой и послушной, не в пример ее родителей, Валентина нарадоваться не могла – ей дочери родные так не помогали, как внучка. И училась она хорошо, и по дому справлялась, а уж какие она пироги пекла! Вот с ней душа Валентины и успокоилась – решила она, что расплатилась за свой грех, простили ее небеса.
Выучившись на кондитера, Аня пошла работать, а там и жених у нее нарисовался. Валентина долго про него не знала, только подозревала – внучку-то она в строгости растила, та и боялась, что бабушка ее наругает, но ближе к свадьбе скрывать уже нельзя было, и привела она его на знакомство.
Весь день Анюта, взволнованная, в красивом голубом платье с воротником, выглядывала в окно – не могла дождаться своего суженого.
— Идет, идет! – наконец воскликнула она, и Валентина, поправив выбившуюся прядь, пошла открывать дверь.
На пороге стоял юноша – высокий, ладный, с яркими голубыми глазами. Валентина на какой-то миг подумала, что ее удар хватил, и она уже на небесах, и встречает ее там помолодевший муж. А что, разве на небесах все не становятся вновь молодыми и прекрасными?
— Артем, – представился мальчик. – А вы, наверное, Валентина Егоровна?
Как такое может быть? Эти глаза, этот разлет бровей, родинка на щеке… Таким должен был стать ее Илюша, но если бы он остался жив, ему бы сейчас под сорок было…
В каким-то липком оцепенении провела она первую часть ужина. Анюта, заметив ее состояние, подумала, что бабушка недовольна, и разнервничалась, чуть не заплакала. Тогда Валентина пришла в себя, сбросила морок.
— Артем, а кто твои родители? – наигранно безразличным тоном спросила она.
— Мама – врач, – с удовольствием ответил Артем. – А папа был архитектором, но он погиб пять лет назад, с бабушкой на машине ехал и не справился с управлением.
— Как жаль, – тихо проговорила Валентина. – А как его звали?
Она уже знала ответ. Материнское чутье вмиг ей подсказало…
— Илья Сергеевич.
«Илья Андреевич», – захотелось поправить ей, но она промолчала. Как это могло случиться? Как…
— Злой рок, – продолжал Артем. – Бабушка же моя первого сына тоже похоронила, правда, в младенчестве, а потом вот и отца.
— Бабушка? – растерянно спросила Валентина.
— Ну да. Она выжила в аварии, представляете? Только парализовало ее. За ней мама ухаживает, она же врач.
Мальчик достал из кармана новомодный телефон, протянул его Валентине.
— Вот, смотрите, это моя мама. Я на нее совсем непохож, правда?
С фотографии улыбалась кареглазая женщина с круглым лицом.
— А это мы с бабушкой.
На следующей фотографии голубоглазый Артем обнимал седую женщину в халате, полусидящую на медицинской кровати со специальными ремнями. Годы не пощадили ее, но Валентина вмиг узнала хмурую одинокую соседку и разом все поняла. Никогда в жизни она не испытывала ничего подобного – такая злость ее переполнила, она буквально возненавидела эту женщину!
— Я бы с удовольствием познакомилась с твоей мамой и бабушкой, – пустым бесцветным голосом проговорила Валентина.
— Отлично! Я скажу им, устроим ответный ужин! – обрадовался Артем, а внучка решила, что бабушка приняла ее жениха и выдохнула, заулыбавшись.
Валентина не знала, что будет делать и как себя вести, но накануне достала из старого чемоданчика покойного мужа небольшой охотничий нож и спрятала его во внутреннем кармане выходного жакета…
Мать у Артема оказалась приятной, милой женщиной, которая с теплотой встретила и Анюту, и Валентину. В квартире приятно пахло курицей и пирогом.
— Пойдемте, я вас с бабулей познакомлю, – позвал Артем.
Валентина, которая с жадностью искала повсюду фотографии сына, нашла их в комнате воровки – все трюмо было уставлено фотокарточками, все стены увешаны двумя разными мальчиками – один постепенно взрослел, а второму было не суждено взрослеть. Первый был ей знаком как никто, а второй совсем чужой.
Она повернулась к медицинской кровати и посмотрела в глаза истощенной, недвижимой женщине. Та сначала смотрела то на внука, то на его невесту, но потом заметила Валентину, и страх переполнил ее глаза. Валентина с радостью отметила, как исказилось лицо воровки, как задрожал подбородок.
— Дети, вы идите, а мы тут поболтаем, две старушки, – предложила Валентина. – Помогите маме на стол накрыть.
Артем и Анюта послушно вышли, а Валентина взяла стул, поставила его рядом с кроватью, села и произнесла:
— Думала, я не найду тебя? Поганая воровка!
Валентина вдруг представила, как рос ее мальчик, как называл эту женщину мамой, как ее шею обвивали его тонкие ручки… Злость ослепила ее, и рука сама потянулась к кинжалу.
— Это все Натка виновата, – прохрипела старуха. – Она же врач, все донимала его с этой группой крови, говоря про злосчастные гены… Говорила, что не может у него быть четвертая, если у меня первая. И он все приставал ко мне с вопросами, приставал… Мы тогда с дачи возвращались, и он опять начал допытывать. А я так устала все это скрывать, что, наконец, выложила ему как есть. Да, я украла его! Мне, когда врачи матку вырезали, я сказала – ну и пусть, у меня же есть ребеночек. А потом он… Пневмония…
Голос старухи прерывался и хрипел.
— У меня знакомые в администрации были, они все документы и справили. Нет, не бесплатно – все свои сбережения за это отдала. И никто бы никогда и не узнал, если бы не эти гены…
Но мясистому носу старухи скатилась одинокая слеза.
— Если бы я в той машине померла… Но господь наказал меня – заставил жить. Я ж его больше жизни любила, больше…
Голос ее сорвался, и она замолчала.
— Мало он тебя наказал, – сказала напоследок Валентина, поднялась и пошла прочь из комнаты.
Ужин прошел без происшествий, и Анюта, счастливая, с раскрасневшимися щеками, возвращалась домой окрыленная.
— Бабушка, как же хорошо жить! – сказала она.
Валентина погладила ее по белесой голове и произнесла:
— Конечно, хорошо, милая. Надо Володьке рассказать, он отец, все же. Пусть раскошеливается к свадьбе.
Анюта кивнула и закружила бабушку в вальсе. Валентина вспомнила, как она выходила замуж и как была счастлива тогда. А теперь, теперь она разве не счастлива? Внуков у нее вон сколько, дочки пристроены, Володька и тот свое место в жизни нашел. И разве плохо, что Илюша жив остался? Ведь это она тогда уснула на берегу, недосмотрела – не усни она, кто бы смог у нее сына украсть? Валентина дождалась, пока внучка пойдет спать, и спрятала кинжал обратно в чемоданчик. Ей казалось, что муж с осуждением смотрит на нее из угла комнаты, и она перекрестилась на всякий случай, а после пошла спать.
Ей снилось бирюзовое море, чистый желтый песок и гладкие камешки под босыми ногами. Ее сын, Илюша, догнал ее на берегу и крепко взял за руку.
— Мама, куда ты ушла? – обиженно спросил он. – Я везде тебя искал. Больше не уходи, мама…
Это был ее последний сон – самый сладкий в ее жизни.
