Екатерина Елизаровна Олонцева проживала в красивом белом доме с черепичной крышей. Вокруг него росли роскошные розовые герани, ее любимые цветы, за которыми она ухаживала, как за малыми детьми, с материнской нежностью.
Был и садик небольшой, но ухоженный. Две яблоньки, которые цвели весной пышными бело-розовыми цветами, несколько кустов малины и смородины.
Но это так, для души. Урожай с них был небольшой, и варенья она не варила. Ела ягоды свежими. Так приучила ее бабушка Настасья в те далекие времена, когда она была еще прелестной девушкой.
Жила Екатерина Елизаровна одна. Очень любила свой дом, а одну из комнат с отдельным входом иногда сдавала приезжим в их чудесный зеленый городок на берегу Волги. Приезжих ей всегда рекомендовали, зачастую представители местной администрации.
Это были в основном не важные чины, а люди творческие: писатели, поэты, художники, приезжающие в их город творить свои бессмертные полотна или «нетленки», как принято иронично называть прозу и стихи не совсем знаменитых деятелей пера.
Но люди эти были по большей части интересными. С ними она беседовала долгими вечерами, при закате солнца, которое тонуло в реке, окрашивая ее воды в нежно-пурпурный цвет. Красивое зрелище, всегда завораживающее любого художника.
В этот день Олонцева грелась на солнышке в своем саду, качаясь в уютном гамаке, растянувшемся под двумя яблонями. Плоды уже созрели и их зеленовато-розовые бока так и манили сорвать и надкусить прохладную сладковатую упругость яблока, ее любимого фрукта.
Она читала книгу, наслаждаясь покоем ранней осени и чудесным видом на реку. Екатерина Елизаровна прикрыла глаза, намереваясь вздремнуть, как вдруг скрипнула калитка. Она не открыла глаз: показалось, наверное. Но тут услышала приятный мужской голос:
— Простите за беспокойство. Вы сдаете комнату?
Перед ней стоял высокий молодой человек, изящный, в льняных брюках цвета топленого молока и рубашке в мелкую клетку. Густые волосы зачесаны назад и приятная полуулыбка, смутившая даже ее, даму под шестьдесят.
Она внимательно оглядела мужчину, ловко села в своем гамаке, это у нее всегда получалось красиво, без напряга и лишних движений. А он протянул руку, чтобы ей помочь.
Екатерина Елизаровна лишь из вежливости слегка коснулась его пальцев, и ее пробрала непонятная дрожь. С чего бы это? Но ни один мускул не дрогнул на ее красивом, ухоженном лице.
— Я сдаю комнату только по рекомендациям, молодой человек, — ответила она. – Посторонних я не пускаю.
Мужчина представился:
— Меня зовут Антон Черемхин. Я приехал из Санкт-Петербурга. Всего на две недели.
— Вы литератор или художник? – продолжила беседу Екатерина Елизаровна.
— Всего понемногу. Но сейчас я приехал на отдых, чтобы набраться впечатлений и отдохнуть от шума городского. И нужно с мыслями собраться.
Почему-то Олонцева прониклась доверием к этому столичному красавцу, приехавшему из города ее юности. Тогда он чаровал ее белыми ночами, сказочными мостами, веселыми студенческими вечерами и первой любовью, той самой, которая проходит, возможно, но никогда не забывается.
Григорий Лопухин, ее бывший поклонник, интеллигентный молодой человек. Ах, как они любили друг друга! Оба студенты журфака Ленинградского университета.
Безумные ночи напролет на набережных Невы, горячие поцелуи, нежные руки, влюбленные взгляды. Все это моментально всплыло в ее памяти.
А потом… металлический голос его матери, Луизы Андреевны Лопухиной, гордячки из бывшего дворянского рода, о котором в те времена уже давно никто не вспоминал:
— Ты не женишься на этой девице, Григорий. Она Олонцева, и этим все сказано!
Что сказано, было так и не понятно. Какие-то старые, даже древние семейные тайны, тянувшиеся к временам революционных переворотов, бегства за границу, предательства.
Катя умчалась вся в слезах, чувствуя себя униженной и опозоренной. А Григорий ее не остановил, остался с матерью, значит, принял ее сторону. Он приходил потом к ней, умолял простить и просил выйти за него наперекор его родне. Но Катя отказалась.
Она еще долго получала от него любовные письма, страдала, мучилась. Но через свою гордость так переступить и не смогла. А закончив Университет уехала работать по распределению в этот красивый волжский городок. Да так тут и прижилась.
Родители купили ей этот дом во времена перестройки, а сами так и жили в новом теперь Санкт-Петербурге до самой смерти, оставив квартиру старшему брату.
Вот только замуж Екатерина так и не вышла. Любовь к Григорию Лопухину постепенно утихла. Он давно женился, так и не вернув расположения Кати Олонцевой, и она забыла о нем.
— Пойдемте, я покажу вам комнату, — сказала женщина и повела своего нежданного гостя к отдельному входу сзади дома.
Он остался доволен. Тут же открыл окно, и в комнату ворвался свежий волжский ветерок, как те воспоминания, которые только что пронеслись в памяти Екатерины Елизаровны.
— Жду вас на чай в беседке через полчаса, Антон, — произнесла она и удалилась своей царственной походкой.
Чайный стол в саду был накрыт со вкусом. Белая скатерть, фарфоровые чашки, пузатый чайничек с заваркой. Бело-розовый зефир в вазочке и хрустящее печенье. Украшали стол нежные, ароматные цветы.
— Присаживайтесь, не стесняйтесь, — пригласила она молодого человека, который появился точно через полчаса. – Итак, откуда у вас мой адрес, Антон? И что привело вас именно ко мне?
Чай уже дымился в чашках и распространял тонкий аромат мяты и базилика.
— От моего дяди, — ответил Антон. – Моя мама, его сестра, много рассказывала о вас. А у дяди была ваша фотография. Да, и вот еще письмо от него.
Он протянул Екатерине Елизаровне запечатанный конверт. Она снова, не проявив ни малейших эмоций, взяла его в руки и почувствовала холодок внутри.
— Вы пока почитайте, а я по саду пройдусь, если не возражаете, — деликатно произнес Антон и прямо с миниатюрной чашечкой вышел из беседки.
«Дорогая моя, всегда любимая Катенька. Годы пронеслись так незаметно, что я не успел, да и не смог ощутить себя ни счастливым, ни любимым после расставания с тобой. Как это было давно и несправедливо – наше расставание, твоя задетая гордость, моя сыновья слабость. Но ведь я был готов тогда на все ради тебя, ради нашей любви. Но ты покинула меня, причем совершенно справедливо.
Ни одного дня, ни одной минуты я не забывал о тебе, даже когда растил и воспитывал троих детей. Но я не был счастлив никогда, моя дорогая и незабвенная Катя. И даже успешная карьера не спасала, и куча написанных книг. Все они безликие, мрачные, о моем туманном прошлом и настоящем без тебя.
Мне нет прощения, я знаю это, и его не прошу. Лишь молю об одном: вспомни обо мне, всегда любящем тебя и боготворящем твою неземную женскую красоту. Всегда твой, Григорий Лопухин».
Вскоре Антон вернулся в беседку, и Екатерина Елизаровна увидела в его лице тонкие, даже аристократичные черты своего единственного любимого мужчины. Они были так похожи, дядя и племянник!
Она пожалела в этот миг и о своей никчемной гордости, ради которой прожила жизнь в одиночестве, и об упущенном времени, которое не вернуть никогда, и еще о том, что не смогла правильно распорядиться своей единственной любовью, чтобы прожить счастливую жизнь рядом вот с таким же, как Антон, молодым красавцем в любви и согласии.
Горячие слезы воспоминаний непроизвольно текли по ее красивым щекам, а она их не вытирала. Пусть он видит и пусть не допустит в жизни такой трагической ошибки. Любовь дается человеку, как дар небесный, и ею разбрасываться нельзя.
— Вы знали? – спросила она Антона, и тот утвердительно покачал головой.
— Конечно. Вы в нашей семье всегда были красивой легендой. И я очень рад знакомству. А Григория Алексеевича больше нет. Он умер месяц назад. Сердце. Простите, если огорчил.
