Ритка всегда красоткой была. Уж не знаю, как ей это удавалось, но в школе, когда родители месяцами не получали зарплату, она умудрялась на каждую дискотеку приходить в новом наряде: то платьице, то юбчонка отпадная, то блузка что называется «последний писк». Мы с подружками, конечно, пытали – откуда. Ритка отмахивалась: «Сама сделала».
Мы не верили. Ну, конечно, сама. На уроках труда мы фартуки шили да ночнушки допотопные. В таких только монашки на смертный одр взойти могли. А тут… Да и ладно бы, сама сшила. Ткань-то откуда? С тканями-то тогда тоже дефицит был!
Потом, после школы, наши дороги разошлись – я в мед поступила, Ритка в техникум пошла. Я замуж вышла, она в институт, говорят, поступила. У нас с подружками – дети, садики, сопли, кастрюли, у Ритки… А не известно, что было у Ритки, пропала она.
А тут иду я из универмага – елочные игрушки покупала, пока привоз и выбор хороший. Иду, радуюсь – вот мои будут верещать. А навстречу мне дама. Тонкое кашемировое пальто, шелковый шарф на полтона светлее, сапожки на каблуке… Прическа модная, макияж неброский и со вкусом.
— Ритка! — я от удивления едва свои драгоценные покупки не выронила.
Дама остановилась, посмотрела на меня – не узнала.
— Сазонова? Машка?
Я даже завизжала – народ распугала. Она бросилась ко мне, а я засмущалась – красоту такую не помять бы. Ритка-то похорошела: бывают женщины, которые в каждом десятке лет хороши. Вот школьная подруга-то из их числа оказалась.
— Рита, как ты?! Где ты?! Мы же о тебе ничего не знаем!
Ритка отмахнулась:
— Да здесь я. Училась, работала, снова училась и снова работала. Сейчас у меня небольшое ателье на «Пушкинской». Занимаемся верхней одеждой и классическим женским костюмом…
— Да. Ты всегда была «рукастая»…
Рита кивнула, соглашаясь. А я схватила ее за рукав, притянула к себе:
— Слушай. Ну сейчас-то хоть скажи, столько лет прошло – откуда у тебя шмотки модные были тогда, в школе?! Ну, интересно, ей-богу!
Я затаила дыхание, а Ритка, кажется, была разочарована.
— Так я правду говорила – сама шила. Нам же на уроках труда рассказывали, как конструировать… Только вы все парней обсуждали и журналы под партой изучали, а я записывала. Нудная, конечно, конструкция получалась, я потом уже сообразила, как ее изменить, чтобы «садилось» все как надо.
Я слушала ее, как зачарованная.
— А ткани? У тебя же и ткани какие чудные были. Из заграницы кто привозил?
— Да прям. Обычные ткани. Где перелицованная старая блузка, где кружево от ночнушки, где цветок, вырезанный из тюля. А где и портьера… Мать, как заметила, такую головомойку мне устроила!
Ритка аж зажмурилась.
— Надо же… — Я озадаченно разглядывала школьную подругу: — А мы все думали – как да откуда. А ты вон, оказывается, какая была.
— Какая?
— Креативная. Так это сейчас, кажется, называется.
— Мне просто не нравилась серость, Маша. И я раскрашивала ее, как могла.
— Раскрасила?
— Раскрасила. Счастьем своим раскрасила.
Я смотрела на нее и чувствовала это счастье, что волнами лилось из ее глаз, улыбки, что заставляло светиться ее кожу. Обняв меня, Ритка прошептала:
— У каждого свое счастье. Ты-то свое нашла? — и она кивнула на зажатые в руках елочные игрушки.
Я представила смеющуюся, перепачканную шоколадом мордашку Анютки, младшей, как она будет тянуться к макушке новогодней елки, пытаясь повесить пингвиненка в розовой панамке. Как Василий, старший брат, будет ворчать, но вылезет из-за компа и пойдет помогать ей. Как дома будет пахнуть мандаринами, миндальным кексом и ванилью. Как будет шуршать праздничными обертками муж, запираясь в ванной, чтобы упаковать подарки. Как я сама буду улыбаться, собирая на стол.
— Нашла, — я шмыгнула носом и прижала к себе сверток с игрушками.
©Евгения Кретова
